Великое Дао, скажи, пожалуйста: какого хрена?!
товарищи, предупреждаю сразу - это АУ и содержит спойлеры - а как же иначе)) и за вхарактерность я не ручаюсь))
читать дальше
Черный, мокрый после вечернего дождя гравий разъезжался под ногами в стороны, задерживая, отбрасывая назад, но Кит упрямо поднимался вверх. Воздух пах соляркой – пятна ее попадались то тут, то там, - и ветром с Мичигана: вода, рыба, дым - все вместе. Позади, на западе, солнце уже почти коснулось горизонта, и длинная Китова тень скакала впереди него по насыпи, причудливо изгибаясь на выступах бетонных шпал.
Наконец Кит достиг верха, остановился на минуту, чуть щурясь на багряно блестящие в закатном свете нити рельс, уходящие в бесконечность – дорога, зовущая вдаль. Миг на то, чтобы восстановить дыхание – на подъеме он взял слишком быстрый темп. И бегом – прямо по шпалам, перескакивая через одну, чувствуя, как легко и послушно тело – туда, к эстакаде, поднимающейся над полотном шоссе, к ломким силуэтам электрических фонарей и темным громадам небоскребов.
Дорога зовет за собой, манит, ведет… неправильная дорога. Не та.
Та дорога приходит в редких снах – кусками круговерти из снега, цветов и крови, бьется в крови, заставляя сердце стучать почти у самого горла, расплывается перед глазами чередой видений-встреч – не поймать, не удержать, не рассмотреть ни одно… Остается только бежать – вот так, в ночь, останавливаясь лишь на краткий миг, чтобы осмотреться, перевести дух, поймать запах – не тот, не тот, не тот!
Утром он ввалится домой совершенно без сил, и Фрэнк мазнет безразличным взглядом, уступив дорогу в узком коридоре и делая вид, что верит в отговорку про ночевку у друга. А Джул опять попытается накормить завтраком «дорогого Коннела» - она никак не может запомнить, что он ненавидит свое «официальное» имя, впрочем, так даже лучше – пока только мама называла его «Кит», и пусть оно останется памятью о маме, это короткое и несуразное прозвище… Он съест бекон и яйца и неохотно глотнет кофе – эта жидкость слишком сильно пахнет, слишком, даже вкуса не разобрать. А потом пройдет в свою комнату и рухнет спать.
Чтобы к вечеру вновь выйти на улицу – искать дорогу. Ту, которая приведет – Кит пока сам не знает куда, но стоит только понять, куда же ему так надо прийти – и он обязательно дойдет.
А пока Кит пробует пути, что открывает перед ним город – один за другим, и отвергает, проходя.
Изо всех времен суток Спайк всегда предпочитал ночь. Когда небо становится черным и бездонным – только оттолкнись от земли и будешь падать в него бесконечно. Когда улицы пустеют, освобождаясь от потока машин и людей, и можно, наконец, дать волю себе и байку и гнать на полной скорости вперед – ему всегда везло с полицией, или они просто предпочитали не связываться?.. Когда даже дышится – легче, свободнее, что ли…
И эта ночь не подвела – обняла приветливо прохладой, расцветила мир вокруг неоновыми огнями, расплылась световыми бликами на стекле шлема. Свет уличных фонарей покорно ложился под колеса мотоцикла, словно сама дорога светилась – он уже видел такое, когда-то… Неожиданное ощущение узнавания – дежа вю, так, кажется, называют это умники в строгих костюмах? – кольнуло где-то в груди – не в сердце ли? – и исчезло, отпуская.
Улица вильнула в сторону, забиваясь в узкую щель между серыми массивами многоквартирных домов – не самый лучший район города, но зато посвободнее многих остальных. Несколько сотен ярдов по безлюдному переулку, и дорога закончилась.
Поставить байк возле стены, привычно примотать цепью к стальной решетке, закрывающей окна цокольного этажа, и защелкнуть замок – от чужих, свои, местные, его «Ямаху» знали и трогать не осмеливались.
На темной, почти не освещенной лестнице резко пахло затхлостью, и Спайк в который раз проклял свое слишком острое – не раз проверено – обоняние: иногда его утомляла собственная способность чувствовать даже самые слабые ароматы.
В квартире оказалось свежее – ночной ветер просачивался сквозь щель в неплотно прикрытой раме, своевольно гулял по комнатам, наполняя воздух запахом недавно прошедшего дождя. Спайк стряхнул у входа ботинки, бросил не глядя куртку на вешалку - тихий шорох мокрой кожи царапнул слух.
Набрать в кухне воды в стакан – струя грохочет о раковину невыносимо громко, словно прямо по ушам, - сделать несколько глотков, чтобы тут же отставить стакан в сторону – вода режет небо и глотку хлоркой, сушит зубы. Черти бы побрали городской муниципалитет и компанию водоснабжения вместе с ним…
Пройти в комнату и рухнуть на диван – все так же, не включая света, легко огибая по дороге углы стен и мебели, - еще в армии сержант поражался его умению ориентироваться в темноте. Спайк не видел в том ничего особенного – просто ночью ты двигаешься больше по чутью, чем по зрению, вот и все… Мгновенно, так и не раздевшись до конца, провалиться в черноту беспробудного сна – сказалось напряжение последних двух суток.
Если Спайк и видел сны, он никогда не помнил их поутру. И некому было рассказать ему, что порой во сне он глухо рычит, совсем, как готовый прыгнуть на врага волк.
Этой ночью сон пришел снова. Все тот же холодный мир – снег, снег кругом, и касания ледяного ветра обжигают его… лицо? морду?.. – он снова был волком в этом странном и жутком сне, и летела навстречу дорога, покорно ложась под сильные лапы, и бежали рядом остальные. Те, другие, которые стая. Почему-то никак не получалось их увидеть, хотя он пытался, но лица – лица? У них были лица? Это же волки… - лица расплывались перед слезящимися от снега и ветра глазами, сливались в одно белое пятно – бесформенное, с черными провалами глаз… И он кричал от тоски. Или выл?..
Тоби просыпается на своей кровати – мокрый от пота, с гаснущим в ушах собственным криком. В комнате тепло и тихо, и едва заметно качаются на полу тени от деревьев за окном, почти в такт тиканью больших старых часов с Микки Маусом – когда-то его любимым персонажем Диснея…
Ледяной ком застрял где-то в горле, ворочается, цепляя острыми углами, тянет стужей изнутри… Свернуться калачиком и попытаться накрыться одеялом с головой – не помогло. Холод не уходит, держит цепкими пальцами прямо за нутро.
Остается одно – и пусть потом ругаются и ворчат…
Мягкий ковер на полу пощекотал ступни, податливо принимая легкие шаги. За дверь, по коридору и – осторожно – в темную родительскую спальню.
У мамы под боком было тепло, даже жарко. Шевельнулась, укутывая одеялом, прижимая к себе:
- Что, опять кошмар?
- Нет, - он не хотел пугать маму, и так смотрит иногда встревожено, и хочется тогда подбежать и прижаться покрепче, и не отпускать. – Холодно просто…
- Эх, ты, - даже по голосу слышно было, что мама улыбается сейчас куда-то ему в макушку. – Мерзлючка…
Тоби лишь заулыбался в ответ, покрепче прижимаясь к маме, растворяясь в тепле и запахе – легком, правильном…
И уже проваливаясь в сон, мазком – там, в стае, тоже было тепло… вот только увидеть бы ту стаю.
Солнечный свет заливал двор школы, заполненный выходящими из автобусов учениками – голоса, шум шагов, музыка из наушников и динамиков – обычные звуки буднего утра.
Хис выскочил из автобуса, замер на мгновение, привыкая к яркому солнечному свету и суматохе вокруг – до начала занятий еще целых пятнадцать минут, можно и не торопиться…
- Рэндалл? – женский голос легко перекрыл шум, и эхо – откуда на переполненном людьми дворе взяться эху? А ведь есть же, зараза такая, - игриво подхватило звонкое имя. Хис поморщился – ну вот обозвали же предки, расстарались, называется, - однако обернулся к учительнице.
Миссис Донато уже подошла почти вплотную, строго взирая на своего ученика сквозь тонкие стекла очков:
- Мистер Гарт сказал, что ты прогулял тренировку по бейсболу в понедельник?
- Да, - кивнул Хис, судорожно придумывая оправдание, - у меня были важные дела дома…
- Они должны быть очень важными, - сверкнула стеклами классная руководительница, - мистер Гарт говорит, что у тебя прекрасные перспективы в команде, и ты можешь добиться многого, если постараешься…
- Да, я знаю, - заулыбался Хис, - мистер Гарт говорил мне. Извините, мне пора на уроки.
- Хорошо, иди, - кивнула миссис Донато. – И постарайся не пропустить тренировку завтра.
- Обязательно, - еще шире улыбнулся Хис, отступая к крыльцу школы.
Вообще-то, он бы и не вспомнил о завтрашней тренировке, не случись этого разговора – бейсбол мало интересовал Хиса. Да, он быстро бегает, и хорошо бьет, и ловит тоже хорошо. Только что за удовольствие носится по полю в компании еще десятерых таких же неудачников, которые не сумели найти предлога отмазаться?.. Лучше уж побродить по городу – на улицах порой случается много интересного.
В классе было светло и прохладно – вовсю работал кондиционер. Хис уселся за свой стол, достал из сумки папку, карандаши…
- Слушай, Хис, мы с девчонками в субботу идем на роликах кататься, пойдешь с нами?
Хис поднял голову от стола и смерил одноклассницу внимательным взглядом – от светлых волос, собранных в высокий «хвост» до короткой юбки – вызвав широкую улыбку.
- Я подумаю, - ухмыльнулся он в ответ. – Позвоню, если что.
- Ну, давай, - рассмеялась девчонка, отступая к подругам.
Хис кивнул и достал из папки чистый лист. Первым уроком была история, а значит, можно было заниматься, чем хочешь – мистер Арнольдс никогда особо не следил за поведением класса, лишь бы не шумели.
Карандаш умело засновал по бумаге, выписывая очертания странного, похожего на лотос, цветка, - Хис рисовал свой сон.
Вот сейчас, здесь, должен быть волк. А тут, чуть в стороне – высокая брюнетка с темно-синими глазами.
Старые доски пружинили под ногами, а небо – серое, полное темных, несущих дождь облаков, почти касалось головы. Ветер рванул полы куртки, отбросил назад, обнял тело, пробившись сквозь плотную ткань футболки. Ветер пах свежестью и подступающей ночью и – немного – цветами. Теми, из сна.
Кит вскинул голову, пытаясь увидеть там, за облаками, луну – в его снах она была всегда, рядом, только дотянуться…
Серое безликое небо тяжело опиралось на крыши небоскребов. И луны – там, за облаками, - не было, Кит это чувствовал.
Хотелось… выть. Да, только вой - громкий, волчий, как во сне, приходящем все чаще, - только он мог бы вылить всю тоску, наваливающуюся сверху от этого пузатого – неправильного – неба.
Но люди не воют. И Кит закричал, со всей силы, как только мог – без слов. Спрашивая. Зовя.
Стая птиц рванулась с соседних крыш, ринулась на прямо на безумного человека, посмевшего нарушить покой полузабытого всеми переулка. Кит не склонил головы, спокойно следя за тем, как черные силуэты рассекают низкие облака, опускаясь все ниже. Птицы рассыпались в стороны словно испугавшись его взгляда.
Первые капли дождя тяжело ударили по тряским от старости доскам, по куртке, рукам, волосам… Скатились по лицу, как слезы.
Дождь пах цветами так сильно, что Тоби почти увидел белые лепестки, покорно клонящиеся к земле под тяжестью капель. Вот тут, рядом, чуть дальше по улице – будет переулок, а за ним вроде бы парк. Там, наверное, и растут эти цветы, пахнущие так знакомо.
Он стремительно, почти бегом прошагал к переулку, крепко держа зонтик – порывы ветра грозили вырвать его из рук и унести насовсем – в серое бездонное небо.
Переулок был пуст и словно таял в дождевой пелене. Запах цветов усилился, накрыв с головой. Сердце Тоби пропустило удар – он узнал. Так пахла стая, та, из сна о снеге и ветре. Стая, которой не было.
Почти не понимая, что делает, он рванулся вперед, навстречу цветам и тем, остальным…
Переулок оказался длиннее, чем он думал – или то просто тротуар отбегал назад, не желая пускать его?.. – и парка за ним не было. Видно, Тоби перепутал что-то.
За переулком оказалась улица – узкая, с кусками старого мусора, покорно мокнущими под дождем и серыми стенами совершенно безликих домов.
Запах цветов исчез. Тоби остановился и растерянно огляделся вокруг, только сейчас понимая, что не знает, где же он находится. Ветер дернул зонтик, шлепнул мокрым обрывком газеты по асфальту.
- Ты смотри, какой правильный мальчик! – протянул хриплый голос откуда-то из-за спины Тоби. Он обернулся: у стены одного из домов замерли двое парней лет двадцати, в одинаково потрепанных джинсах и ярких куртках.
- С зонтиком! – подхватил его приятель, отлепляясь от мокрой стены и делая шаг к Тоби.
- Слушай, так нечестно, - насмешливо заметил первый, - мы мокрые, а ты сухой… Не дело это.
Широко улыбнувшись, он двинулся вслед за приятелем.
Тоби шагнул назад и почувствовал, как его спина коснулась стены дома.
Спайк сам не знал, с какой радости ему вдруг вздумалось погулять под дождем. Вот только словно что-то сдернуло с крыльца и потянуло за угол – на соседнюю улицу. Не запах, но след его, что ли?.. Копаться в ощущениях Спайк не стал, просто пошел туда, куда тащило чутье – вдруг действительно что-то важное?.. Ну, промокнет он немного, потом высушится…
За углом оказалась почти пустая улица и братья Варковски, прижавшие к стене дома какого-то паренька. Коричневый зонтик, сиротливо мокнущий рядом в луже, дополняя картинку – братцы, слывшие в квартале слегка больными на голову, решили оторваться за счет кого-то левого.
А парень – да какой там парень, мальчишка еще почти, - видать, не из местных – вон какой аккуратный, да причесанный, словно только что от любящей мамочки отошел…
Спайк знал этого мальчика. Откуда, он и сам понять не мог. Но сейчас, глядя на сосредоточенное, мокрое от дождя лицо, Спайк вдруг понял, что этот, правильный, будет идти до конца, если понадобится. Это Варковски собрались позабавиться, а мальчик приготовился драться насмерть.
Не очень понимая, что делает, – по-другому нельзя, это он знал сейчас, - Спайк в несколько стремительных шагов преодолел расстояние до намечающейся стычки. Старший из братьев заметил его первым – обернулся на звук шагов, оскалился приветливо:
- Смотри-ка, Спайк! А мы тут примерного ребенка зацепили – надо жизни поучить…
- Не надо, - вышло неожиданно зло. – Он жизнь лучше вас знает.
- Эй, Спайк, ты чего? – не въехал в ситуацию младший Варковски. – Не в настроении, что ли?
- Не в настроении, - еще один шаг - достаточно, чтобы заслонить мальчишку от двух этих… учителей. – Идите отсюда.
- Ты чего? – повторил младший братец, делая первый шаг к Спайку. Почти делая, потому что старший очень удачно зацепил его за рукав и дернул назад, к себе.
- Ты вроде как раньше в наши дела не лез, - спокойно заметил он, утихомирив брата коротким взглядом.
- Считай, что вы залезли в мои, - так же спокойно ответил Спайк, контролируя каждое движение этой парочки. – Мальчишка – мой.
- Друг, что ли? – недоверчиво усмехнулся Варковски.
- Брат, - слово скользнуло с языка просто, словно само попросилось. - Младший.
- А.., - протянул старший Варковски, мазнув взглядом по напряженной – готовой к прыжку – фигуре Спайка. – Ну, так бы сразу и сказал. Мы-то что, мы ж не знали…
И он шагнул назад, утягивая за собой своего брата, не сводящего со Спайка разъяренного взгляда.
Только когда оба не сложившихся «учителя» отошли на приличное расстояние, Спайк позволил себе обернуться к молчавшему за спиной ребенку.
Мальчишка был рус – намокшие волосы темными прядками облепили лицо и шею, - и в темно-карих, расширенных сейчас чуть не на пол-лица, глазах его стоял немой вопрос.
- Ты как, мелкий? – спросил Спайк, и лицо мальчишки дрогнуло, словно от неожиданной боли. – Ты зачем в этот квартал полез, не знал, что тут опасно?
Парнишка молча мотнул головой.
- Тебя как зовут? – Спайка начинал серьезно беспокоить это внимательный, неподвижный взгляд – шок у парня, что ли?
– Меня – Саймон, – давно он не назывался настоящим именем, а тут неожиданно к месту прозвучало.
- Т-тоби, - выдавил из себя странный мальчик, отчетливо лязгнув зубами.
- Замерз? – Спайк окинул взглядом мокрую фигуру – мальчика трясло. Что ж, начал делать дело – делай его до конца. – У меня тут за углом байк, я отвезу тебя домой. Пойдем.
И шагнул к перекрестку, не дожидаясь ответа, знал – непонятный мальчишка по имени Тоби сейчас пойдет следом.
Шлем – этот… Саймон, зашел домой и вынес ему запасной, и куртку тоже вынес, заботливый… - пах стаей. И куртка пахла. И сам этот… Саймон, пах стаей тоже – Тоби прижимался к широкой спине и чувствовал, как мир вокруг трещит по швам, расползаясь под колесами мотоцикла.
Стая – была. Та, невозможная, виденная во сне. И этот – высокий, светловолосый, с ехидным прищуром светлых глаз, - тоже был там, только звали его иначе. Не так… Голос бился в ушах – его, Тоби, собственный голос, но слово не давалось, выскальзывало, уносимое назад мокрым ветром, растворялось в шуме машин и сиянии неоновых огней города.
Тоби трясло – несмотря на теплую куртку на плечах, - так, что он с трудом давил стук зубов.
- Держись крепче, - коротко бросил этот, светловолосый, притормозив на очередном светофоре.
...Он падает, да. Рука – в черной коже – тянется сверху, ловит его за плечо… Или нет – волк, серый, лохматый, тянет к нему свою пасть, смыкает зубы – осторожно, но плотно прихватывая его… шкуру? – затягивает обратно. Скользко… но надо бежать. И выстрелы – там были выстрелы!
Тоби потряс головой, отгоняя дикое видение, возвращаясь в привычный мир. Прижался крепче к теплой спине – все правильно, этот, сильный, злой – свой. Из стаи.
Как доехали до его дома, Тоби не заметил: байк вдруг остановился у знакомых с детства ворот, и Саймон – неправильное имя, не то! – сказал, обернувшись:
- Слезай.
Отлепляться от него было почти больно – ведь сейчас уедет, исчезнет, а Тоби так и не вспомнил, не сказал, как же его зовут! Ноги подкашивались. Потянул с себя куртку.
- Оставь, - качнул головой светлоглазый – а взгляд знакомый, тысячи раз виденный раньше! – А то что-то тебе совсем не по себе.
- Нет, мне не надо, спасибо, - отказался Тоби и все-таки снял куртку – черную, кожаную, пахнущую волком, - положил на мотоцикл. Мокрая прохлада вечера обняла за плечи, заставив поежиться – но какие же это пустяки, по сравнению со стужей внутри!
- Давай домой, - скомандовал Саймон. – Мать уже волнуется, наверное.
Тоби послушно шагнул к воротам, замер, наблюдая, как разворачивается на хрустком гравии мотоцикл. И – уже трогаясь с места, через плечо:
- Удачи, мелкий. Давай, беги.
...Внимательный взгляд светлых – почти желтых глаз, спокойный, несмотря на выстрелы вокруг и крики людей внизу. Короткая команда – дальше! А он – этот, уверенный, злой, - остается здесь, у него свой путь, своя жизнь.
Имя наконец пробилось сквозь ватную тишину в ушах, сорвалось с губ:
- Цумэ! – отчаянным криком молодого волчонка.
Не услышал – байк рванулся по улице, прямо в ночную темноту.
Сходить с ума оказалось почти весело.
Хис взял последний чипс из пакетика, взглянул еще раз на дорисованный совсем недавно портрет.
Черные, разлетающиеся в стороны непокорными прядями волосы, синие – таких не бывает почти, но – глаза. Аккуратный нос и плотно сжатые губы. Девушка была красива и смотрела внимательно и серьезно. Словно пытаясь спросить о чем-то.
Рядом – темным размытым пятном, легла тень девушки – волчий силуэт с острыми уголками настороженно поднятых ушей.
Хис знал девушку-волчицу – оттуда, из сна. Звали ее Блю, и однажды она пообещала ему – тому ему, который был волком, - идти с ним вместе до конца.
«Куда ты, туда и я, слышишь, Хиге?» - и взгляд, полный боли, - навстречу.
Да, там, во сне, его звали Хиге. Лохматый волк с забавными повадками и острым нюхом.
И дорога ложилась под лапы, когда они бежали вперед вместе с остальными – на запах лунных цветов. Так оно и было, Хис – Хиге, парень, ведь так оно вернее, привыкай, - знал это.
Вот только с остальными выходила накладка – Хиге никак не мог вспомнить их лиц. И имен. Ведь были же, были свои, с которыми они сражались бок о бок – вспышки света и земля, летящая навстречу, и кровь, горячая кровь во рту; с которыми умирали – боль и слабость в теле, и холод, накрывающий с головой, и чужие – чьи?! – клыки на собственном горле, и темнота – облегчением.
Серпик месяца над головой, шершавая прохлада камня под боком, тихий стрекот дурных цикад. И смех, звонко разносящийся в ночной тишине. Свои. Стая. Увидеть бы вас толком, ребята…
Хиге встал, распахнул окно – запах цветов ворвался в комнату вместе с вечерней свежестью – в город пришел лунный цветок, а значит, возможно все, ребята. Вы только подождите, я вас увижу…
Скинул на стул толстовку и вытянулся на кровати – прямо поверх покрывала, закрыл глаза, отдаваясь ночи и запаху.
Подождите, ребята, еще немножко: я вас увижу – и найду, обязательно найду.
Ветер и снег рванулись навстречу, и встала за спиной огромная, больная, багрово-красная луна.
Сегодня Спайк увидел сон. Яркий, приходивший к нему уже не раз, и наконец пробившийся в сознание.
…шершавый метал под лапами, перепуганный взгляд темно-карих глаз навстречу – этот, молодой, глупый, еще не знает, как порой бывает опасно промедление. Вытолкнуть сквозь зубы и сбивающееся дыхание:
- Беги давай! – и самому рвануть вперед, по трубам – к безопасности и свободе.
- Цумэ! – доносится вслед, но это ерунда, это просто волчонок еще не научился жить один. Научится.
…боль тянет бедро, выплескивается наружу толчками крови, и двигаться – трудно. А металлическая людская штуковина уже нацелила на него ствол, сейчас – только выстрел – и все. Вот так заканчивается дорога в рай, ведь знал же – какого черта сунулся?.. Сдавить рану рукой, чтоб эта… машина – уже точно нацелилась на него, она чувствует тепло. А щенок еще успеет убежать, если поторопится… Белый лохматый волк вылетает откуда-то сверху, кусает машину прямо за аппарель. Киба, а ты действительно сумасшедший. Да еще и самоубийца.
…стеклянные колбы вокруг – высокие, почти до потолка, и в каждой – бурый волк с подпалинами на груди и морде, и на каждом – знакомый кожаный ошейник с металлической пряжкой. А буквы – витые, выпуклые – разные, от А и дальше… а Х еще нет. И пахнет чем-то холодным, химическим, мертвым… Глаза отказываются верить, и клетка, упавшая с потолка, грохочет по ушам, перечеркивая своими прутьями дикую, невозможную картину.
…клыки смыкаются на чужой – волчьей! – шее легко, ничуть не труднее, чем на человеческой. Резкое движение головой – вырвать глотку, чтобы уже точно, на раз. И отшатнуться назад. Кровь течет по бурой, слипшейся уже, шерсти, мажет по серому камню, капает на землю. А на лице Хиге такое умиротворение… И Блю рядом, под боком. Что ж, вы заслужили свое спокойствие на двоих, оба.
…щенок лежит неподвижно, доверчиво прижавшись к старику – ты всегда любил людей, мелкий, - и ветер теребит рыжевато-коричневую шерсть. Слова срываются с губ так легко – первая за жизнь исповедь, мертвому, потому что живому сказать не получалось. Я ведь правда вел тебя в рай, мелкий… хотя, какой ты мелкий теперь – вырос уже, вон какой большой… волк. Я ведь верил, что – ты – дойдешь. Ну как же так.
Спайк садится на кровати, принюхивается к ночной темноте вокруг – запах лунных цветов плывет по квартире, теребит ноздри, зовет. Человек, только что вспомнивший, что он – волк, замирает, принимая свою прежнюю жизнь. Волк, только что до конца проснувшийся в человеке, прислушивается к новому миру, принимая, входя в новую жизнь.
«А ведь ты тоже вспомнил меня, мелкий, - усмехается в темноту Цумэ. – Даже позвал. Вот только я подумал, что ослышался. Но ничего, Тобое. Я ведь знаю, где ты живешь. Я теперь знаю, кто ты».
Каменная стена холодит затылок и запястья рук. Но ждать еще недолго – скоро этой улицей пройдет волк, он часто ходит здесь – вон, даже запах его уже успел въесться в серые булыжники тротуара. Хиге откидывается назад и улыбается: забавно сойти с ума однажды утром. Или вернуться в разум?..
Сначала приходит запах – знакомый, слышанный не раз. Потом из-за угла дома выныривает высокая фигура с растрепавшимися от ветра темными волосами. Хиге встает и выходит на улицу – наперерез.
- Привет, Киба, - имя звучит правильно, как и должно. – Давно не виделись.
Взгляд навстречу – внимательный, пытливый… а на дне темно-синих, почти серых глаз – радость?..
- Хиге? – заминка в голосе почти не слышна, только чуткое волчье ухо способно уловить ее.
- Ну да, - Хиге улыбается – он действительно рад сейчас, ведь стая оказалась правдой – вон и вожак стоит напротив. – А ты кого ожидал увидеть?
Киба медлит с ответом, потом все-таки честно признается:
- Никого. Не думал, что ты найдешь меня сам.
- Ну, у меня же хороший нюх, забыл? И не все тебе вести поиски, а?
- А остальные? Ты их видел? – тревога – у Кибы – за своих… А ты чему-то научился там, на дороге в рай, да, вожак?
- Не видел, - легко пожимает плечами Хиге, - но я думаю, они скоро придут.
- Ты ведь знаешь, куда нам надо? – серьезный взгляд – как тебе удается заглядывать прямо в душу, волк?
- Да, – и Хиге не обманывает – аромат цветов плывет в воздухе с самого утра, дразнит, зовет. На восток, куда-то к озеру Мичиган.
- Тогда бежим! – волки срываются с места – вперед, по улице, навстречу с лунным цветком.
Тобое – да, это его настоящее, то, имя, вспомнил, наконец, - выходит из школы. Идти домой не хочется – тесно ему там, в своем уютном доме. И у мамы – с утра – встревоженный взгляд.
Почему нельзя просто брести бездумно по улице? И пусть дома плывут себе тихонько назад, легко покачиваясь в такт шагам, и прохожие старательно огибают странного мальчика – а я чувствую ваше удивление, вы пахнете иначе, вы знаете?.. я вообще слишком много чувствую.
Красно-черная «Ямаха» замерла на тротуаре, и высокий блондин в черном спортивном костюме прислонился к боку своего байка, рассеянно скользя взглядом по спешащим по своим делам прохожим.
Он, здесь?.. Зачем?! Тобое замирает, не решаясь сделать первый шаг, подойти ближе – ведь он просто не сможет разговаривать с Саймоном, видя перед собой…
- Так и будешь стоять, Тобое? – усмехается блондин.
- Цумэ! – рвануться вперед, почти не чувствуя ног, подбежать, прижаться носом к этому – родному, своему! И даже не понять, что плачешь почти вслух, а по лицу бегут горячие дорожки слез.
Теплая рука ложится на плечи, мимолетно прижимает, чтобы тут же отстранить:
- Ты обещал больше не ныть, мелкий, - а в голосе радость переплетается с иронией, так знакомо!
- Да, я не буду! – облегчение наполняет тело и хочется смеяться или прыгать на месте. – Ты здесь!
- Да уж, - усмехается Цумэ, - сам не ожидал.
- А остальные?
- Не знаю, не видел, - и, подумав, добавляет: - Еще.
- Мы будем их искать, да? – у Тобое звонкий, ясный голос, совсем, как там.
- Придется. Залезай. – Цумэ разворачивается к байку.
Тобое послушно забирается следом, цепляется за спину. И уже – в дороге, под рев мотора, чуть слышно:
- Значит, это и есть рай?..
Услышал – да и как нет, волк ведь. Чуть повел плечом, Тобое уж думал – промолчит. Но ответил:
- Не знаю.
Они встречаются на площадке, возле ворот лодочной станции: молодой мужчина и ребенок, только слезшие с мотоцикла, и двое парней, выскочившие на полном бегу из переулка.
Ночь уже почти вступила в свои права: небо потемнело, проясняясь от дождливых облаков и принимая в себя тонкие, черные, силуэты деревьев. Листва шелестит чуть слышно, безостановочно, спокойно, а воздух пахнет свежестью и цветами.
- Цумэ! – Хиге останавливается у самого входа на площадку, всматривается пытливо в лицо человека в черном. Блондин усмехается – как обычно, ехидно и насмешливо.
- Привет, Хиге. Не думал, что встретимся.
Между ними – сейчас – былая просьба о смерти, и клыки на горле, и уговор встретиться в раю. И ведь встретились.
- Киба, – звонкий мальчишеский голос разрезает вечернюю тишину. – Как пахнет цветами, ты слышишь?..
- Слышу, - не ему рассказывать о цветах – Киба чувствует разлитый в воздухе аромат каждой клеточкой своего тела, - зов, дергающий его вперед. И он с трудом удерживает себя на месте. – Нам туда, - короткий кивок в сторону запертых на ночь ворот.
Они перескакивают невысокую ограду легко, почти не останавливаясь – ночь будоражит тело, и сам воздух пропитан силой и ожиданием.
Спуститься вниз по узкой, выложенной бетонными плитами, тропинке, к тихо плещущей впереди воде. Чтобы замереть у самого входа на пустой почти – только пара лодок сиротливо качаются на волнах, привязанные к деревянным стойкам, - причал. Не решаясь ступить дальше.
Она сидит на старых досках, легко качая ногами над водой, и ветер игриво треплет ее серебристые волосы, теребит легкое летнее платье. Услышав их шаги – или почувствовав их? – она вскакивает на ноги и оборачивается: в огромных, светло-серых глазах вспыхивает радость, почти ощутимым светом.
- Киба… - негромко произносит она знакомым до боли – совсем как в том мире! – голосом.
Киба делает первый шаг, - кровь стучится в ушах, рев ее нарастает в голове, вот-вот захлестнет, - и он срывается с места. Чтобы в несколько шагов подлететь к ней и прижать – впервые, руками – к себе тонкое девичье тело, чувствуя, как накрывает с головой запах, уносит прочь…
- Чеза…
Цумэ ступает вперед, загораживая причал от Тобое:
- Тебе еще рано смотреть на такое, мелкий.
- Ты что? – удивленно поднимает голову Тобое. – Всерьез думаешь, что я ни разу не видел, как люди целуются?..
- Да уж, - редкий случай – Цумэ смущен! – Ну и мир.. совсем ты от рук отбился.
Тобое только собирается возмутиться – почему это отбился и от чьих еще рук, - но не успевает.
- Идите к нам, чего вы встали? – зовет их Чеза. И волки послушно шагают ближе – к цветку.
- Хиге?.. – оборачивается Дева Цветка к их отставшему товарищу, так и не двинувшемуся с места.
- Иди сюда, Хиге, - поддерживает ее Киба – его пальцы сейчас переплетены с тонкими девичьими, а на лице – спокойствие.
Хиге медлит, но все-таки подходит, чувствуя, как обнимает его запах лунных цветов, зовет – раствориться, слиться, забыть…
- А Блю? - он не желает забывать. – Она не попала в рай, потому что полукровка, да?
Внимательный взгляд светлых, почти серебряных глаз, на дне которых – отзвук его ожидания.
- Она придет к нам, Хиге. Я знаю. Я зову…
Он позволяет себе поверить – на сегодня. Потому что потом, если к ним не присоединиться одна симпатичная брюнетка, - он пойдет искать. По городу, по миру – неважно. Но если Блю здесь есть – а Дева Цветка сказала, что есть, - он найдет ее.
Они замирают рядом – волки и Чеза, - на краю старого пирса. Под ногами мерно вздыхает древнее озеро, а над головой, в бездонном звездном небе, восходит полная, почти белоснежная, луна.
И черные тени – тонкие, человеческие, сливаются в одну на темных от времени досках.
Небес - недостаточно
читать дальше
And heaven's not enough
If when I'm there I don't remember you
If when I'm there I don't remember you
1.
Черный, мокрый после вечернего дождя гравий разъезжался под ногами в стороны, задерживая, отбрасывая назад, но Кит упрямо поднимался вверх. Воздух пах соляркой – пятна ее попадались то тут, то там, - и ветром с Мичигана: вода, рыба, дым - все вместе. Позади, на западе, солнце уже почти коснулось горизонта, и длинная Китова тень скакала впереди него по насыпи, причудливо изгибаясь на выступах бетонных шпал.
Наконец Кит достиг верха, остановился на минуту, чуть щурясь на багряно блестящие в закатном свете нити рельс, уходящие в бесконечность – дорога, зовущая вдаль. Миг на то, чтобы восстановить дыхание – на подъеме он взял слишком быстрый темп. И бегом – прямо по шпалам, перескакивая через одну, чувствуя, как легко и послушно тело – туда, к эстакаде, поднимающейся над полотном шоссе, к ломким силуэтам электрических фонарей и темным громадам небоскребов.
Дорога зовет за собой, манит, ведет… неправильная дорога. Не та.
Та дорога приходит в редких снах – кусками круговерти из снега, цветов и крови, бьется в крови, заставляя сердце стучать почти у самого горла, расплывается перед глазами чередой видений-встреч – не поймать, не удержать, не рассмотреть ни одно… Остается только бежать – вот так, в ночь, останавливаясь лишь на краткий миг, чтобы осмотреться, перевести дух, поймать запах – не тот, не тот, не тот!
Утром он ввалится домой совершенно без сил, и Фрэнк мазнет безразличным взглядом, уступив дорогу в узком коридоре и делая вид, что верит в отговорку про ночевку у друга. А Джул опять попытается накормить завтраком «дорогого Коннела» - она никак не может запомнить, что он ненавидит свое «официальное» имя, впрочем, так даже лучше – пока только мама называла его «Кит», и пусть оно останется памятью о маме, это короткое и несуразное прозвище… Он съест бекон и яйца и неохотно глотнет кофе – эта жидкость слишком сильно пахнет, слишком, даже вкуса не разобрать. А потом пройдет в свою комнату и рухнет спать.
Чтобы к вечеру вновь выйти на улицу – искать дорогу. Ту, которая приведет – Кит пока сам не знает куда, но стоит только понять, куда же ему так надо прийти – и он обязательно дойдет.
А пока Кит пробует пути, что открывает перед ним город – один за другим, и отвергает, проходя.
2.
Изо всех времен суток Спайк всегда предпочитал ночь. Когда небо становится черным и бездонным – только оттолкнись от земли и будешь падать в него бесконечно. Когда улицы пустеют, освобождаясь от потока машин и людей, и можно, наконец, дать волю себе и байку и гнать на полной скорости вперед – ему всегда везло с полицией, или они просто предпочитали не связываться?.. Когда даже дышится – легче, свободнее, что ли…
И эта ночь не подвела – обняла приветливо прохладой, расцветила мир вокруг неоновыми огнями, расплылась световыми бликами на стекле шлема. Свет уличных фонарей покорно ложился под колеса мотоцикла, словно сама дорога светилась – он уже видел такое, когда-то… Неожиданное ощущение узнавания – дежа вю, так, кажется, называют это умники в строгих костюмах? – кольнуло где-то в груди – не в сердце ли? – и исчезло, отпуская.
Улица вильнула в сторону, забиваясь в узкую щель между серыми массивами многоквартирных домов – не самый лучший район города, но зато посвободнее многих остальных. Несколько сотен ярдов по безлюдному переулку, и дорога закончилась.
Поставить байк возле стены, привычно примотать цепью к стальной решетке, закрывающей окна цокольного этажа, и защелкнуть замок – от чужих, свои, местные, его «Ямаху» знали и трогать не осмеливались.
На темной, почти не освещенной лестнице резко пахло затхлостью, и Спайк в который раз проклял свое слишком острое – не раз проверено – обоняние: иногда его утомляла собственная способность чувствовать даже самые слабые ароматы.
В квартире оказалось свежее – ночной ветер просачивался сквозь щель в неплотно прикрытой раме, своевольно гулял по комнатам, наполняя воздух запахом недавно прошедшего дождя. Спайк стряхнул у входа ботинки, бросил не глядя куртку на вешалку - тихий шорох мокрой кожи царапнул слух.
Набрать в кухне воды в стакан – струя грохочет о раковину невыносимо громко, словно прямо по ушам, - сделать несколько глотков, чтобы тут же отставить стакан в сторону – вода режет небо и глотку хлоркой, сушит зубы. Черти бы побрали городской муниципалитет и компанию водоснабжения вместе с ним…
Пройти в комнату и рухнуть на диван – все так же, не включая света, легко огибая по дороге углы стен и мебели, - еще в армии сержант поражался его умению ориентироваться в темноте. Спайк не видел в том ничего особенного – просто ночью ты двигаешься больше по чутью, чем по зрению, вот и все… Мгновенно, так и не раздевшись до конца, провалиться в черноту беспробудного сна – сказалось напряжение последних двух суток.
Если Спайк и видел сны, он никогда не помнил их поутру. И некому было рассказать ему, что порой во сне он глухо рычит, совсем, как готовый прыгнуть на врага волк.
3.
Этой ночью сон пришел снова. Все тот же холодный мир – снег, снег кругом, и касания ледяного ветра обжигают его… лицо? морду?.. – он снова был волком в этом странном и жутком сне, и летела навстречу дорога, покорно ложась под сильные лапы, и бежали рядом остальные. Те, другие, которые стая. Почему-то никак не получалось их увидеть, хотя он пытался, но лица – лица? У них были лица? Это же волки… - лица расплывались перед слезящимися от снега и ветра глазами, сливались в одно белое пятно – бесформенное, с черными провалами глаз… И он кричал от тоски. Или выл?..
Тоби просыпается на своей кровати – мокрый от пота, с гаснущим в ушах собственным криком. В комнате тепло и тихо, и едва заметно качаются на полу тени от деревьев за окном, почти в такт тиканью больших старых часов с Микки Маусом – когда-то его любимым персонажем Диснея…
Ледяной ком застрял где-то в горле, ворочается, цепляя острыми углами, тянет стужей изнутри… Свернуться калачиком и попытаться накрыться одеялом с головой – не помогло. Холод не уходит, держит цепкими пальцами прямо за нутро.
Остается одно – и пусть потом ругаются и ворчат…
Мягкий ковер на полу пощекотал ступни, податливо принимая легкие шаги. За дверь, по коридору и – осторожно – в темную родительскую спальню.
У мамы под боком было тепло, даже жарко. Шевельнулась, укутывая одеялом, прижимая к себе:
- Что, опять кошмар?
- Нет, - он не хотел пугать маму, и так смотрит иногда встревожено, и хочется тогда подбежать и прижаться покрепче, и не отпускать. – Холодно просто…
- Эх, ты, - даже по голосу слышно было, что мама улыбается сейчас куда-то ему в макушку. – Мерзлючка…
Тоби лишь заулыбался в ответ, покрепче прижимаясь к маме, растворяясь в тепле и запахе – легком, правильном…
И уже проваливаясь в сон, мазком – там, в стае, тоже было тепло… вот только увидеть бы ту стаю.
4.
Солнечный свет заливал двор школы, заполненный выходящими из автобусов учениками – голоса, шум шагов, музыка из наушников и динамиков – обычные звуки буднего утра.
Хис выскочил из автобуса, замер на мгновение, привыкая к яркому солнечному свету и суматохе вокруг – до начала занятий еще целых пятнадцать минут, можно и не торопиться…
- Рэндалл? – женский голос легко перекрыл шум, и эхо – откуда на переполненном людьми дворе взяться эху? А ведь есть же, зараза такая, - игриво подхватило звонкое имя. Хис поморщился – ну вот обозвали же предки, расстарались, называется, - однако обернулся к учительнице.
Миссис Донато уже подошла почти вплотную, строго взирая на своего ученика сквозь тонкие стекла очков:
- Мистер Гарт сказал, что ты прогулял тренировку по бейсболу в понедельник?
- Да, - кивнул Хис, судорожно придумывая оправдание, - у меня были важные дела дома…
- Они должны быть очень важными, - сверкнула стеклами классная руководительница, - мистер Гарт говорит, что у тебя прекрасные перспективы в команде, и ты можешь добиться многого, если постараешься…
- Да, я знаю, - заулыбался Хис, - мистер Гарт говорил мне. Извините, мне пора на уроки.
- Хорошо, иди, - кивнула миссис Донато. – И постарайся не пропустить тренировку завтра.
- Обязательно, - еще шире улыбнулся Хис, отступая к крыльцу школы.
Вообще-то, он бы и не вспомнил о завтрашней тренировке, не случись этого разговора – бейсбол мало интересовал Хиса. Да, он быстро бегает, и хорошо бьет, и ловит тоже хорошо. Только что за удовольствие носится по полю в компании еще десятерых таких же неудачников, которые не сумели найти предлога отмазаться?.. Лучше уж побродить по городу – на улицах порой случается много интересного.
В классе было светло и прохладно – вовсю работал кондиционер. Хис уселся за свой стол, достал из сумки папку, карандаши…
- Слушай, Хис, мы с девчонками в субботу идем на роликах кататься, пойдешь с нами?
Хис поднял голову от стола и смерил одноклассницу внимательным взглядом – от светлых волос, собранных в высокий «хвост» до короткой юбки – вызвав широкую улыбку.
- Я подумаю, - ухмыльнулся он в ответ. – Позвоню, если что.
- Ну, давай, - рассмеялась девчонка, отступая к подругам.
Хис кивнул и достал из папки чистый лист. Первым уроком была история, а значит, можно было заниматься, чем хочешь – мистер Арнольдс никогда особо не следил за поведением класса, лишь бы не шумели.
Карандаш умело засновал по бумаге, выписывая очертания странного, похожего на лотос, цветка, - Хис рисовал свой сон.
Вот сейчас, здесь, должен быть волк. А тут, чуть в стороне – высокая брюнетка с темно-синими глазами.
5.
Старые доски пружинили под ногами, а небо – серое, полное темных, несущих дождь облаков, почти касалось головы. Ветер рванул полы куртки, отбросил назад, обнял тело, пробившись сквозь плотную ткань футболки. Ветер пах свежестью и подступающей ночью и – немного – цветами. Теми, из сна.
Кит вскинул голову, пытаясь увидеть там, за облаками, луну – в его снах она была всегда, рядом, только дотянуться…
Серое безликое небо тяжело опиралось на крыши небоскребов. И луны – там, за облаками, - не было, Кит это чувствовал.
Хотелось… выть. Да, только вой - громкий, волчий, как во сне, приходящем все чаще, - только он мог бы вылить всю тоску, наваливающуюся сверху от этого пузатого – неправильного – неба.
Но люди не воют. И Кит закричал, со всей силы, как только мог – без слов. Спрашивая. Зовя.
Стая птиц рванулась с соседних крыш, ринулась на прямо на безумного человека, посмевшего нарушить покой полузабытого всеми переулка. Кит не склонил головы, спокойно следя за тем, как черные силуэты рассекают низкие облака, опускаясь все ниже. Птицы рассыпались в стороны словно испугавшись его взгляда.
Первые капли дождя тяжело ударили по тряским от старости доскам, по куртке, рукам, волосам… Скатились по лицу, как слезы.
6.
Дождь пах цветами так сильно, что Тоби почти увидел белые лепестки, покорно клонящиеся к земле под тяжестью капель. Вот тут, рядом, чуть дальше по улице – будет переулок, а за ним вроде бы парк. Там, наверное, и растут эти цветы, пахнущие так знакомо.
Он стремительно, почти бегом прошагал к переулку, крепко держа зонтик – порывы ветра грозили вырвать его из рук и унести насовсем – в серое бездонное небо.
Переулок был пуст и словно таял в дождевой пелене. Запах цветов усилился, накрыв с головой. Сердце Тоби пропустило удар – он узнал. Так пахла стая, та, из сна о снеге и ветре. Стая, которой не было.
Почти не понимая, что делает, он рванулся вперед, навстречу цветам и тем, остальным…
Переулок оказался длиннее, чем он думал – или то просто тротуар отбегал назад, не желая пускать его?.. – и парка за ним не было. Видно, Тоби перепутал что-то.
За переулком оказалась улица – узкая, с кусками старого мусора, покорно мокнущими под дождем и серыми стенами совершенно безликих домов.
Запах цветов исчез. Тоби остановился и растерянно огляделся вокруг, только сейчас понимая, что не знает, где же он находится. Ветер дернул зонтик, шлепнул мокрым обрывком газеты по асфальту.
- Ты смотри, какой правильный мальчик! – протянул хриплый голос откуда-то из-за спины Тоби. Он обернулся: у стены одного из домов замерли двое парней лет двадцати, в одинаково потрепанных джинсах и ярких куртках.
- С зонтиком! – подхватил его приятель, отлепляясь от мокрой стены и делая шаг к Тоби.
- Слушай, так нечестно, - насмешливо заметил первый, - мы мокрые, а ты сухой… Не дело это.
Широко улыбнувшись, он двинулся вслед за приятелем.
Тоби шагнул назад и почувствовал, как его спина коснулась стены дома.
7.
Спайк сам не знал, с какой радости ему вдруг вздумалось погулять под дождем. Вот только словно что-то сдернуло с крыльца и потянуло за угол – на соседнюю улицу. Не запах, но след его, что ли?.. Копаться в ощущениях Спайк не стал, просто пошел туда, куда тащило чутье – вдруг действительно что-то важное?.. Ну, промокнет он немного, потом высушится…
За углом оказалась почти пустая улица и братья Варковски, прижавшие к стене дома какого-то паренька. Коричневый зонтик, сиротливо мокнущий рядом в луже, дополняя картинку – братцы, слывшие в квартале слегка больными на голову, решили оторваться за счет кого-то левого.
А парень – да какой там парень, мальчишка еще почти, - видать, не из местных – вон какой аккуратный, да причесанный, словно только что от любящей мамочки отошел…
Спайк знал этого мальчика. Откуда, он и сам понять не мог. Но сейчас, глядя на сосредоточенное, мокрое от дождя лицо, Спайк вдруг понял, что этот, правильный, будет идти до конца, если понадобится. Это Варковски собрались позабавиться, а мальчик приготовился драться насмерть.
Не очень понимая, что делает, – по-другому нельзя, это он знал сейчас, - Спайк в несколько стремительных шагов преодолел расстояние до намечающейся стычки. Старший из братьев заметил его первым – обернулся на звук шагов, оскалился приветливо:
- Смотри-ка, Спайк! А мы тут примерного ребенка зацепили – надо жизни поучить…
- Не надо, - вышло неожиданно зло. – Он жизнь лучше вас знает.
- Эй, Спайк, ты чего? – не въехал в ситуацию младший Варковски. – Не в настроении, что ли?
- Не в настроении, - еще один шаг - достаточно, чтобы заслонить мальчишку от двух этих… учителей. – Идите отсюда.
- Ты чего? – повторил младший братец, делая первый шаг к Спайку. Почти делая, потому что старший очень удачно зацепил его за рукав и дернул назад, к себе.
- Ты вроде как раньше в наши дела не лез, - спокойно заметил он, утихомирив брата коротким взглядом.
- Считай, что вы залезли в мои, - так же спокойно ответил Спайк, контролируя каждое движение этой парочки. – Мальчишка – мой.
- Друг, что ли? – недоверчиво усмехнулся Варковски.
- Брат, - слово скользнуло с языка просто, словно само попросилось. - Младший.
- А.., - протянул старший Варковски, мазнув взглядом по напряженной – готовой к прыжку – фигуре Спайка. – Ну, так бы сразу и сказал. Мы-то что, мы ж не знали…
И он шагнул назад, утягивая за собой своего брата, не сводящего со Спайка разъяренного взгляда.
Только когда оба не сложившихся «учителя» отошли на приличное расстояние, Спайк позволил себе обернуться к молчавшему за спиной ребенку.
Мальчишка был рус – намокшие волосы темными прядками облепили лицо и шею, - и в темно-карих, расширенных сейчас чуть не на пол-лица, глазах его стоял немой вопрос.
- Ты как, мелкий? – спросил Спайк, и лицо мальчишки дрогнуло, словно от неожиданной боли. – Ты зачем в этот квартал полез, не знал, что тут опасно?
Парнишка молча мотнул головой.
- Тебя как зовут? – Спайка начинал серьезно беспокоить это внимательный, неподвижный взгляд – шок у парня, что ли?
– Меня – Саймон, – давно он не назывался настоящим именем, а тут неожиданно к месту прозвучало.
- Т-тоби, - выдавил из себя странный мальчик, отчетливо лязгнув зубами.
- Замерз? – Спайк окинул взглядом мокрую фигуру – мальчика трясло. Что ж, начал делать дело – делай его до конца. – У меня тут за углом байк, я отвезу тебя домой. Пойдем.
И шагнул к перекрестку, не дожидаясь ответа, знал – непонятный мальчишка по имени Тоби сейчас пойдет следом.
8.
Шлем – этот… Саймон, зашел домой и вынес ему запасной, и куртку тоже вынес, заботливый… - пах стаей. И куртка пахла. И сам этот… Саймон, пах стаей тоже – Тоби прижимался к широкой спине и чувствовал, как мир вокруг трещит по швам, расползаясь под колесами мотоцикла.
Стая – была. Та, невозможная, виденная во сне. И этот – высокий, светловолосый, с ехидным прищуром светлых глаз, - тоже был там, только звали его иначе. Не так… Голос бился в ушах – его, Тоби, собственный голос, но слово не давалось, выскальзывало, уносимое назад мокрым ветром, растворялось в шуме машин и сиянии неоновых огней города.
Тоби трясло – несмотря на теплую куртку на плечах, - так, что он с трудом давил стук зубов.
- Держись крепче, - коротко бросил этот, светловолосый, притормозив на очередном светофоре.
...Он падает, да. Рука – в черной коже – тянется сверху, ловит его за плечо… Или нет – волк, серый, лохматый, тянет к нему свою пасть, смыкает зубы – осторожно, но плотно прихватывая его… шкуру? – затягивает обратно. Скользко… но надо бежать. И выстрелы – там были выстрелы!
Тоби потряс головой, отгоняя дикое видение, возвращаясь в привычный мир. Прижался крепче к теплой спине – все правильно, этот, сильный, злой – свой. Из стаи.
Как доехали до его дома, Тоби не заметил: байк вдруг остановился у знакомых с детства ворот, и Саймон – неправильное имя, не то! – сказал, обернувшись:
- Слезай.
Отлепляться от него было почти больно – ведь сейчас уедет, исчезнет, а Тоби так и не вспомнил, не сказал, как же его зовут! Ноги подкашивались. Потянул с себя куртку.
- Оставь, - качнул головой светлоглазый – а взгляд знакомый, тысячи раз виденный раньше! – А то что-то тебе совсем не по себе.
- Нет, мне не надо, спасибо, - отказался Тоби и все-таки снял куртку – черную, кожаную, пахнущую волком, - положил на мотоцикл. Мокрая прохлада вечера обняла за плечи, заставив поежиться – но какие же это пустяки, по сравнению со стужей внутри!
- Давай домой, - скомандовал Саймон. – Мать уже волнуется, наверное.
Тоби послушно шагнул к воротам, замер, наблюдая, как разворачивается на хрустком гравии мотоцикл. И – уже трогаясь с места, через плечо:
- Удачи, мелкий. Давай, беги.
...Внимательный взгляд светлых – почти желтых глаз, спокойный, несмотря на выстрелы вокруг и крики людей внизу. Короткая команда – дальше! А он – этот, уверенный, злой, - остается здесь, у него свой путь, своя жизнь.
Имя наконец пробилось сквозь ватную тишину в ушах, сорвалось с губ:
- Цумэ! – отчаянным криком молодого волчонка.
Не услышал – байк рванулся по улице, прямо в ночную темноту.
9.
Сходить с ума оказалось почти весело.
Хис взял последний чипс из пакетика, взглянул еще раз на дорисованный совсем недавно портрет.
Черные, разлетающиеся в стороны непокорными прядями волосы, синие – таких не бывает почти, но – глаза. Аккуратный нос и плотно сжатые губы. Девушка была красива и смотрела внимательно и серьезно. Словно пытаясь спросить о чем-то.
Рядом – темным размытым пятном, легла тень девушки – волчий силуэт с острыми уголками настороженно поднятых ушей.
Хис знал девушку-волчицу – оттуда, из сна. Звали ее Блю, и однажды она пообещала ему – тому ему, который был волком, - идти с ним вместе до конца.
«Куда ты, туда и я, слышишь, Хиге?» - и взгляд, полный боли, - навстречу.
Да, там, во сне, его звали Хиге. Лохматый волк с забавными повадками и острым нюхом.
И дорога ложилась под лапы, когда они бежали вперед вместе с остальными – на запах лунных цветов. Так оно и было, Хис – Хиге, парень, ведь так оно вернее, привыкай, - знал это.
Вот только с остальными выходила накладка – Хиге никак не мог вспомнить их лиц. И имен. Ведь были же, были свои, с которыми они сражались бок о бок – вспышки света и земля, летящая навстречу, и кровь, горячая кровь во рту; с которыми умирали – боль и слабость в теле, и холод, накрывающий с головой, и чужие – чьи?! – клыки на собственном горле, и темнота – облегчением.
Серпик месяца над головой, шершавая прохлада камня под боком, тихий стрекот дурных цикад. И смех, звонко разносящийся в ночной тишине. Свои. Стая. Увидеть бы вас толком, ребята…
Хиге встал, распахнул окно – запах цветов ворвался в комнату вместе с вечерней свежестью – в город пришел лунный цветок, а значит, возможно все, ребята. Вы только подождите, я вас увижу…
Скинул на стул толстовку и вытянулся на кровати – прямо поверх покрывала, закрыл глаза, отдаваясь ночи и запаху.
Подождите, ребята, еще немножко: я вас увижу – и найду, обязательно найду.
Ветер и снег рванулись навстречу, и встала за спиной огромная, больная, багрово-красная луна.
10.
Сегодня Спайк увидел сон. Яркий, приходивший к нему уже не раз, и наконец пробившийся в сознание.
…шершавый метал под лапами, перепуганный взгляд темно-карих глаз навстречу – этот, молодой, глупый, еще не знает, как порой бывает опасно промедление. Вытолкнуть сквозь зубы и сбивающееся дыхание:
- Беги давай! – и самому рвануть вперед, по трубам – к безопасности и свободе.
- Цумэ! – доносится вслед, но это ерунда, это просто волчонок еще не научился жить один. Научится.
…боль тянет бедро, выплескивается наружу толчками крови, и двигаться – трудно. А металлическая людская штуковина уже нацелила на него ствол, сейчас – только выстрел – и все. Вот так заканчивается дорога в рай, ведь знал же – какого черта сунулся?.. Сдавить рану рукой, чтоб эта… машина – уже точно нацелилась на него, она чувствует тепло. А щенок еще успеет убежать, если поторопится… Белый лохматый волк вылетает откуда-то сверху, кусает машину прямо за аппарель. Киба, а ты действительно сумасшедший. Да еще и самоубийца.
…стеклянные колбы вокруг – высокие, почти до потолка, и в каждой – бурый волк с подпалинами на груди и морде, и на каждом – знакомый кожаный ошейник с металлической пряжкой. А буквы – витые, выпуклые – разные, от А и дальше… а Х еще нет. И пахнет чем-то холодным, химическим, мертвым… Глаза отказываются верить, и клетка, упавшая с потолка, грохочет по ушам, перечеркивая своими прутьями дикую, невозможную картину.
…клыки смыкаются на чужой – волчьей! – шее легко, ничуть не труднее, чем на человеческой. Резкое движение головой – вырвать глотку, чтобы уже точно, на раз. И отшатнуться назад. Кровь течет по бурой, слипшейся уже, шерсти, мажет по серому камню, капает на землю. А на лице Хиге такое умиротворение… И Блю рядом, под боком. Что ж, вы заслужили свое спокойствие на двоих, оба.
…щенок лежит неподвижно, доверчиво прижавшись к старику – ты всегда любил людей, мелкий, - и ветер теребит рыжевато-коричневую шерсть. Слова срываются с губ так легко – первая за жизнь исповедь, мертвому, потому что живому сказать не получалось. Я ведь правда вел тебя в рай, мелкий… хотя, какой ты мелкий теперь – вырос уже, вон какой большой… волк. Я ведь верил, что – ты – дойдешь. Ну как же так.
Спайк садится на кровати, принюхивается к ночной темноте вокруг – запах лунных цветов плывет по квартире, теребит ноздри, зовет. Человек, только что вспомнивший, что он – волк, замирает, принимая свою прежнюю жизнь. Волк, только что до конца проснувшийся в человеке, прислушивается к новому миру, принимая, входя в новую жизнь.
«А ведь ты тоже вспомнил меня, мелкий, - усмехается в темноту Цумэ. – Даже позвал. Вот только я подумал, что ослышался. Но ничего, Тобое. Я ведь знаю, где ты живешь. Я теперь знаю, кто ты».
11.
Каменная стена холодит затылок и запястья рук. Но ждать еще недолго – скоро этой улицей пройдет волк, он часто ходит здесь – вон, даже запах его уже успел въесться в серые булыжники тротуара. Хиге откидывается назад и улыбается: забавно сойти с ума однажды утром. Или вернуться в разум?..
Сначала приходит запах – знакомый, слышанный не раз. Потом из-за угла дома выныривает высокая фигура с растрепавшимися от ветра темными волосами. Хиге встает и выходит на улицу – наперерез.
- Привет, Киба, - имя звучит правильно, как и должно. – Давно не виделись.
Взгляд навстречу – внимательный, пытливый… а на дне темно-синих, почти серых глаз – радость?..
- Хиге? – заминка в голосе почти не слышна, только чуткое волчье ухо способно уловить ее.
- Ну да, - Хиге улыбается – он действительно рад сейчас, ведь стая оказалась правдой – вон и вожак стоит напротив. – А ты кого ожидал увидеть?
Киба медлит с ответом, потом все-таки честно признается:
- Никого. Не думал, что ты найдешь меня сам.
- Ну, у меня же хороший нюх, забыл? И не все тебе вести поиски, а?
- А остальные? Ты их видел? – тревога – у Кибы – за своих… А ты чему-то научился там, на дороге в рай, да, вожак?
- Не видел, - легко пожимает плечами Хиге, - но я думаю, они скоро придут.
- Ты ведь знаешь, куда нам надо? – серьезный взгляд – как тебе удается заглядывать прямо в душу, волк?
- Да, – и Хиге не обманывает – аромат цветов плывет в воздухе с самого утра, дразнит, зовет. На восток, куда-то к озеру Мичиган.
- Тогда бежим! – волки срываются с места – вперед, по улице, навстречу с лунным цветком.
12.
Тобое – да, это его настоящее, то, имя, вспомнил, наконец, - выходит из школы. Идти домой не хочется – тесно ему там, в своем уютном доме. И у мамы – с утра – встревоженный взгляд.
Почему нельзя просто брести бездумно по улице? И пусть дома плывут себе тихонько назад, легко покачиваясь в такт шагам, и прохожие старательно огибают странного мальчика – а я чувствую ваше удивление, вы пахнете иначе, вы знаете?.. я вообще слишком много чувствую.
Красно-черная «Ямаха» замерла на тротуаре, и высокий блондин в черном спортивном костюме прислонился к боку своего байка, рассеянно скользя взглядом по спешащим по своим делам прохожим.
Он, здесь?.. Зачем?! Тобое замирает, не решаясь сделать первый шаг, подойти ближе – ведь он просто не сможет разговаривать с Саймоном, видя перед собой…
- Так и будешь стоять, Тобое? – усмехается блондин.
- Цумэ! – рвануться вперед, почти не чувствуя ног, подбежать, прижаться носом к этому – родному, своему! И даже не понять, что плачешь почти вслух, а по лицу бегут горячие дорожки слез.
Теплая рука ложится на плечи, мимолетно прижимает, чтобы тут же отстранить:
- Ты обещал больше не ныть, мелкий, - а в голосе радость переплетается с иронией, так знакомо!
- Да, я не буду! – облегчение наполняет тело и хочется смеяться или прыгать на месте. – Ты здесь!
- Да уж, - усмехается Цумэ, - сам не ожидал.
- А остальные?
- Не знаю, не видел, - и, подумав, добавляет: - Еще.
- Мы будем их искать, да? – у Тобое звонкий, ясный голос, совсем, как там.
- Придется. Залезай. – Цумэ разворачивается к байку.
Тобое послушно забирается следом, цепляется за спину. И уже – в дороге, под рев мотора, чуть слышно:
- Значит, это и есть рай?..
Услышал – да и как нет, волк ведь. Чуть повел плечом, Тобое уж думал – промолчит. Но ответил:
- Не знаю.
13.
Они встречаются на площадке, возле ворот лодочной станции: молодой мужчина и ребенок, только слезшие с мотоцикла, и двое парней, выскочившие на полном бегу из переулка.
Ночь уже почти вступила в свои права: небо потемнело, проясняясь от дождливых облаков и принимая в себя тонкие, черные, силуэты деревьев. Листва шелестит чуть слышно, безостановочно, спокойно, а воздух пахнет свежестью и цветами.
- Цумэ! – Хиге останавливается у самого входа на площадку, всматривается пытливо в лицо человека в черном. Блондин усмехается – как обычно, ехидно и насмешливо.
- Привет, Хиге. Не думал, что встретимся.
Между ними – сейчас – былая просьба о смерти, и клыки на горле, и уговор встретиться в раю. И ведь встретились.
- Киба, – звонкий мальчишеский голос разрезает вечернюю тишину. – Как пахнет цветами, ты слышишь?..
- Слышу, - не ему рассказывать о цветах – Киба чувствует разлитый в воздухе аромат каждой клеточкой своего тела, - зов, дергающий его вперед. И он с трудом удерживает себя на месте. – Нам туда, - короткий кивок в сторону запертых на ночь ворот.
Они перескакивают невысокую ограду легко, почти не останавливаясь – ночь будоражит тело, и сам воздух пропитан силой и ожиданием.
Спуститься вниз по узкой, выложенной бетонными плитами, тропинке, к тихо плещущей впереди воде. Чтобы замереть у самого входа на пустой почти – только пара лодок сиротливо качаются на волнах, привязанные к деревянным стойкам, - причал. Не решаясь ступить дальше.
Она сидит на старых досках, легко качая ногами над водой, и ветер игриво треплет ее серебристые волосы, теребит легкое летнее платье. Услышав их шаги – или почувствовав их? – она вскакивает на ноги и оборачивается: в огромных, светло-серых глазах вспыхивает радость, почти ощутимым светом.
- Киба… - негромко произносит она знакомым до боли – совсем как в том мире! – голосом.
Киба делает первый шаг, - кровь стучится в ушах, рев ее нарастает в голове, вот-вот захлестнет, - и он срывается с места. Чтобы в несколько шагов подлететь к ней и прижать – впервые, руками – к себе тонкое девичье тело, чувствуя, как накрывает с головой запах, уносит прочь…
- Чеза…
Цумэ ступает вперед, загораживая причал от Тобое:
- Тебе еще рано смотреть на такое, мелкий.
- Ты что? – удивленно поднимает голову Тобое. – Всерьез думаешь, что я ни разу не видел, как люди целуются?..
- Да уж, - редкий случай – Цумэ смущен! – Ну и мир.. совсем ты от рук отбился.
Тобое только собирается возмутиться – почему это отбился и от чьих еще рук, - но не успевает.
- Идите к нам, чего вы встали? – зовет их Чеза. И волки послушно шагают ближе – к цветку.
- Хиге?.. – оборачивается Дева Цветка к их отставшему товарищу, так и не двинувшемуся с места.
- Иди сюда, Хиге, - поддерживает ее Киба – его пальцы сейчас переплетены с тонкими девичьими, а на лице – спокойствие.
Хиге медлит, но все-таки подходит, чувствуя, как обнимает его запах лунных цветов, зовет – раствориться, слиться, забыть…
- А Блю? - он не желает забывать. – Она не попала в рай, потому что полукровка, да?
Внимательный взгляд светлых, почти серебряных глаз, на дне которых – отзвук его ожидания.
- Она придет к нам, Хиге. Я знаю. Я зову…
Он позволяет себе поверить – на сегодня. Потому что потом, если к ним не присоединиться одна симпатичная брюнетка, - он пойдет искать. По городу, по миру – неважно. Но если Блю здесь есть – а Дева Цветка сказала, что есть, - он найдет ее.
Они замирают рядом – волки и Чеза, - на краю старого пирса. Под ногами мерно вздыхает древнее озеро, а над головой, в бездонном звездном небе, восходит полная, почти белоснежная, луна.
И черные тени – тонкие, человеческие, сливаются в одну на темных от времени досках.
@настроение: я его дописала...
@темы: чужой мир, фик, творчество, Wolf's rain
-
-
05.10.2010 в 16:34я-то просто все сомневаюсь) ибо писалось... на раз. Но матчасть искала доолго) например, для определения модели байка Цумэ я перешерстила более 300 фотографий мотоциклов))
Мне кажется, Чикаго. Где-то я видела именно ту водонапорную башню. В сериале "Tomorrows newspaper" вроде как. А он про Чикаго)
-
-
05.10.2010 в 16:42Вы не сомневайтесь, не сомневайтесь. Все правильно там.
Нет, ну честное слово, вот возникает желание съездить и проверить (=. Правда, не уверена, что меня с моим еще не полученным гражданством пустят через американскую границу, хоть она и открытая...
-
-
05.10.2010 в 16:46поделитесь результатом, если получится)) хотя, я ведь там сама не бывала))
-
-
06.07.2011 в 22:01-
-
06.07.2011 в 22:08спасибо)))
а вы смотрели "Волчий дождь"?))
-
-
06.07.2011 в 22:22-
-
06.07.2011 в 22:59и мне вот тоже понравился)) настолько, что написалось вот)
-
-
22.12.2011 в 14:45здесь это так чётко показано - насколько волкам не хватало друг друга а "Раю"... даже аниме захотелось пересмотреть)))))))))))))))))))))))
-
-
31.12.2011 в 16:25спасибо) я рада, что тебе понравилось))
а вообще - им жруг без друга и рай - не рай, по-моему.
-
-
31.12.2011 в 20:37