Великое Дао, скажи, пожалуйста: какого хрена?!
Предупреждение: время действия - вроде как канон; ангст и немного - безумие.
И да, внезапно, - Ройенталь-старший.
читать дальше
В этом доме давно не горит яркий свет - не из экономии, просто... хозяин предпочитает так. И слуги послушно скользят вдоль стен, стараясь производить как можно меньше шума, впрочем, немного их тут и осталось-то - слуг. Никакие деньги не стоят такого.
Он привык к темноте за последние... годы? Хель забери, он даже не может сказать - сколько уже... но в темноте всегда проще было... вспоминать. И давить вновь и вновь эти воспоминания, чтобы не слышать, не видеть, забыть... Забывать проще под бутылку виски. Или две. И пусть говорят "спился", какое дело до тех, которые говорят?.. Теперь уже никакого.
В этом доме давно нет портретов. А ведь была, была когда-то пусть и недлинная, но галерея - хороший такой задел на будущее, обещающий вырасти во что-то более основательное, серьезное, как принято в нормальных семьях. Не выросло. Да и семьи нет уже... сколько же, Хель его забери?
Она была как солнце... как свет. Затасканно, да, но он никогда не думал, что сможет сказать хоть про кого-нибудь - такое. Всегда считал - все считал, деньги, имущество, шансы добиться положения... и ее нашел - считая. А увидел - и про счет забыл. Потому что бывает - свет, оказывается, не врали, бывает...
Гостей этот дом тоже не видал давно, разве что по делам иногда заезжает приказчик, да и тот - норовит уехать побыстрее. Впрочем, к приезду приказчика дом слегка преображался, встряхивался, оживал... приобретал цивильный вид. Как и хозяин. "Все-таки, осталась в нем еще деловая хватка, осталась, - шептались старые слуги, помнившие его другим. - И достоинство - тоже, хоть и капли всего". Но хватало пока - на дела, на короткие распоряжения, на сохранение семейного капитала. Хоть и не великого, но вполне себе, да.
А она любила деньги. Он это потом понял, он даже был готов принять - видят боги, готов был принять эту ее любовь, он бы заработал для нее денег, он бы бросил к ее ногам весь мир... он был дурак. Хель забери, какой же дурак. Но он старался. А ей было мало. Ей было... тесно? Иногда ему казалось что да - тесно. Он чувствовал, будто строит вокруг нее клетку, а она рвется... впрочем нет, неправда. Это он понял потом.
Когда-то в этом доме - большом, светлом, роскошном доме "на вырост", настоящем семейном особняке, жили планы. Рассчитанные, твердые планы на будущее, на жизнь... которую можно - еще тогда можно было - построить. Потом родился наследник. "Это был очень хороший мальчик - вспоминал иногда дряхлый уже дворецкий и вздыхал, - жаль, не заезжает молодой господин больше". Впрочем, немудрено. В этот-то дом.
Потом, когда было поздно... он ее совсем простил. Потому что.. потому что ненавидеть ее он все-таки не умел. А вот этого... ублюдка. Так похожего на нее, с дикими, проклятыми глазами - вот его ненавидеть он научился. Встречать робкий взгляд - лучше бы не смотрел, отвернулся бы, выродок! - и видеть в нем страх... это было... это было хорошо. Потому что такое не прощают. А ее... ее он простил. Не умел иначе. Вот только портреты ее убрал, когда этот... звереныш - да, у него же был совершенно дикий взгляд... когда он уезжал.
Стены этого дома привыкли быть голыми, темными и немыми. Научились. Как и слуги, как и заброшенный, тихо превращающийся в дикий лес, парк вокруг. Дом давно приспособился к своему новому хозяину, приучился молчать и не теребить жильцов заглядывающим в окна солнцем. Не за чем. "А вот молодой бы господин..",- вздыхали иногда слуги, но только пока хозяин не слышит.
Он исправно отправлял деньги... этому. Точнее, приказчик отправлял, немного, но достаточно на жизнь. Все-таки, положение обязывает, да... Хель его забери, это положение. Этот... справлялся. Говорят. Не просил никогда ничего. Хотя иногда ему очень хотелось, чтобы попросил. Чтобы приехал... ублюдок. Так похожий на нее.
"Ненавижу, - иногда шептал он, начиная вторую бутылку в одиночестве, когда ее лицо переставало стоять перед глазами. - Ненавижу..." Не очень понимая - кому. Впрочем, конечно же... этому. Живому проклятию. И боги - за что?..
Порядки этого дома давно нерушимы. И когда в одной из темных комнат наверху пьяный, заросший щетиной старик швыряет о стены посуду, рыча утробно, слуги привычно не слышат... не лезут. Впрочем, старику только этого и надо - он успокаивается, сам, замирает вдруг, словно услышав оклик, и валится на постель, внезапно улыбаясь. Тихое "Леонора" остается недоговоренным, так и не сорвавшимся с серых губ.
Где-то далеко, на своем флагмане, беспокойно мечется во сне контр-адмирал Оскар фон Ройенталь - ему снова снится мать.
И да, внезапно, - Ройенталь-старший.
Старый дом
читать дальше
В этом доме давно не горит яркий свет - не из экономии, просто... хозяин предпочитает так. И слуги послушно скользят вдоль стен, стараясь производить как можно меньше шума, впрочем, немного их тут и осталось-то - слуг. Никакие деньги не стоят такого.
Он привык к темноте за последние... годы? Хель забери, он даже не может сказать - сколько уже... но в темноте всегда проще было... вспоминать. И давить вновь и вновь эти воспоминания, чтобы не слышать, не видеть, забыть... Забывать проще под бутылку виски. Или две. И пусть говорят "спился", какое дело до тех, которые говорят?.. Теперь уже никакого.
В этом доме давно нет портретов. А ведь была, была когда-то пусть и недлинная, но галерея - хороший такой задел на будущее, обещающий вырасти во что-то более основательное, серьезное, как принято в нормальных семьях. Не выросло. Да и семьи нет уже... сколько же, Хель его забери?
Она была как солнце... как свет. Затасканно, да, но он никогда не думал, что сможет сказать хоть про кого-нибудь - такое. Всегда считал - все считал, деньги, имущество, шансы добиться положения... и ее нашел - считая. А увидел - и про счет забыл. Потому что бывает - свет, оказывается, не врали, бывает...
Гостей этот дом тоже не видал давно, разве что по делам иногда заезжает приказчик, да и тот - норовит уехать побыстрее. Впрочем, к приезду приказчика дом слегка преображался, встряхивался, оживал... приобретал цивильный вид. Как и хозяин. "Все-таки, осталась в нем еще деловая хватка, осталась, - шептались старые слуги, помнившие его другим. - И достоинство - тоже, хоть и капли всего". Но хватало пока - на дела, на короткие распоряжения, на сохранение семейного капитала. Хоть и не великого, но вполне себе, да.
А она любила деньги. Он это потом понял, он даже был готов принять - видят боги, готов был принять эту ее любовь, он бы заработал для нее денег, он бы бросил к ее ногам весь мир... он был дурак. Хель забери, какой же дурак. Но он старался. А ей было мало. Ей было... тесно? Иногда ему казалось что да - тесно. Он чувствовал, будто строит вокруг нее клетку, а она рвется... впрочем нет, неправда. Это он понял потом.
Когда-то в этом доме - большом, светлом, роскошном доме "на вырост", настоящем семейном особняке, жили планы. Рассчитанные, твердые планы на будущее, на жизнь... которую можно - еще тогда можно было - построить. Потом родился наследник. "Это был очень хороший мальчик - вспоминал иногда дряхлый уже дворецкий и вздыхал, - жаль, не заезжает молодой господин больше". Впрочем, немудрено. В этот-то дом.
Потом, когда было поздно... он ее совсем простил. Потому что.. потому что ненавидеть ее он все-таки не умел. А вот этого... ублюдка. Так похожего на нее, с дикими, проклятыми глазами - вот его ненавидеть он научился. Встречать робкий взгляд - лучше бы не смотрел, отвернулся бы, выродок! - и видеть в нем страх... это было... это было хорошо. Потому что такое не прощают. А ее... ее он простил. Не умел иначе. Вот только портреты ее убрал, когда этот... звереныш - да, у него же был совершенно дикий взгляд... когда он уезжал.
Стены этого дома привыкли быть голыми, темными и немыми. Научились. Как и слуги, как и заброшенный, тихо превращающийся в дикий лес, парк вокруг. Дом давно приспособился к своему новому хозяину, приучился молчать и не теребить жильцов заглядывающим в окна солнцем. Не за чем. "А вот молодой бы господин..",- вздыхали иногда слуги, но только пока хозяин не слышит.
Он исправно отправлял деньги... этому. Точнее, приказчик отправлял, немного, но достаточно на жизнь. Все-таки, положение обязывает, да... Хель его забери, это положение. Этот... справлялся. Говорят. Не просил никогда ничего. Хотя иногда ему очень хотелось, чтобы попросил. Чтобы приехал... ублюдок. Так похожий на нее.
"Ненавижу, - иногда шептал он, начиная вторую бутылку в одиночестве, когда ее лицо переставало стоять перед глазами. - Ненавижу..." Не очень понимая - кому. Впрочем, конечно же... этому. Живому проклятию. И боги - за что?..
Порядки этого дома давно нерушимы. И когда в одной из темных комнат наверху пьяный, заросший щетиной старик швыряет о стены посуду, рыча утробно, слуги привычно не слышат... не лезут. Впрочем, старику только этого и надо - он успокаивается, сам, замирает вдруг, словно услышав оклик, и валится на постель, внезапно улыбаясь. Тихое "Леонора" остается недоговоренным, так и не сорвавшимся с серых губ.
Где-то далеко, на своем флагмане, беспокойно мечется во сне контр-адмирал Оскар фон Ройенталь - ему снова снится мать.
@настроение: ну.. вот.
*вздрагивает*
спасибо... как вышло.
это хорошо?..
Shatris Lerran,
ххы.
Беатрикс,
что он жену любил, сам Оскар открытым текстом сказал в 28))
Очень сильно.
не ожидала, но спасибо)
~Мари,
спасибо.
Если б было плохо, я бы по-другому сказала.)
буду знать)
"ненавижу, но всё ж люблю...!"
ну... что-то вот такое, да. Он сумел отделить ненависть от любви и найти ей другого адресата - сына.
ежу-то, может, и понятно, а вот ему было удобнее так.
увы...
Спасибо.
тебе спасибо. За то, что рискнула читать)
мррр)))