Великое Дао, скажи, пожалуйста: какого хрена?!
Для Реды и Яниры, как обещала)
Этот рассказ забраковали в команде, и на Радуга-фест он не попал, но пусть будет здесь.
Написано на тему "Голубая кровь аристократов"
читать дальшеДень выдался жаркий. Солнце нещадно заливало горячим светом и ложу, и двор замка, и сияющий свежими досками настил сцены. Актеры – нелепо-яркие в своих классических масках – двигались медленно, словно нехотя, как мухи в застывающей патоке – вязь жестов, слов и чуть слышного напева цимлы. Им тоже, наверное, было жарко.
Альтаррена чуть склонила голову, пытаясь защитить глаза от нестерпимого сияния, от которого не спасала даже крыша галереи, и недовольно стукнула ногтями по подлокотнику кресла. Большего она позволить себе не могла – не положено леди ир-Энвет гримасничать, как какой-нибудь базарной торговке.
Леди Альтаррене было откровенно скучно – историю о том, как Золотой дракон побеждает Тьму, она видела уже не первый раз – ни одна ежегодная ярмарка не обходилась без этого действа. Что поделаешь, ритуал… слово неприятно скользнуло по языку, отдалось в висках.
Платье – длинное и закрытое, как и полагается носить девушке ее происхождения и титула, - противно липло к телу, и даже веер в правой руке не спасал – горячий воздух не приносил облегчения. Альтаррена подумала о холодной ванне, – она обязательно прикажет сделать такую, как только закончится это представление, - и позволила себе вздохнуть. Чуть слышно, чтобы мать, сидящая позади, не уловила.
Ждать спасения оставалось недолго – всего пол-акта. Вот сейчас Дракон сорвется с горы и расправит крылья… интересно, где эта труппа заказывала костюмы? Такие нелепые крылья… А еще столичный театр, слава по всей стране! Совсем играть не умеют – Дракон еле ползет. Ну чего же ты?..
Дракон никак не желал ускорять полет, величественно двигаясь по просторной сцене.
Цимла едва заметно сфальшивила. Леди Альтаррена все-таки поморщилась и заставила себя думать только о холодной ванне, что будет так скоро.
Девушку Ксан заметил еще во время выступления – тонкая, светловолосая, в простом синем платье, она стояла почти у самой сцены, внимательно следя за каждым его жестом. Такой задорной и открытой улыбки Ксан не видел давно.
Поймать сияющий шар последний раз, метко бросить его в плетеную корзину – это Ксан мог сделать и с закрытыми глазами – и, улыбаясь, раскланяться перед одобрительно гудящей публикой. Чтобы тут же спрыгнуть со сцены и в пару шагов оказаться прямо перед смеющейся незнакомкой.
У нее оказались насмешливые, невозможно светлые глаза, отливающие солнечным золотом, почти под цвет длинных кудрей. Уже заготовленная витиеватая речь бесследно испарилась из головы, а с языка неожиданно соскользнуло совсем другое:
- Давай погуляем?
- Давай, - кивнула она и доверчиво вложила в его ладонь тонкие нежные пальцы.
«Ловок, шельмец!» - рокотнул прокуренный бас за спиной, но Ксан даже не обернулся, привычно двигаясь сквозь толпу. Девушка шагала рядом, словно со старым другом.
Заговорила она, лишь когда гудящая от сотен голосов ярмарочная площадь осталась позади, сменившись почти пустой узкой улицей.
- И куда мы идем?
- Куда-нибудь, где тихо и можно поговорить, - ответил Ксан, не замедляя шаг. – Ты против?
- Нет, - покачала головой она. – Тогда нам прямо и направо на следующем перекрестке. А там уже до конца.
«До конца» оказалось – до крохотной уютной площади с аккуратными квадратами ярко цветущих клумб и темной статуей фонтана в центре. Изящную чашу фонтана окружали низкие деревянные скамьи, девушка забралась на одну из них прямо с ногами, подтянула к подбородку колени и попросила негромко:
- Расскажи о других городах…
Рассказывать оказалось очень легко – слова сами приходили на ум, складываясь в правильные, красивые фразы, и за ними – Ксан сам не ожидал – вставали мокрые улицы осеннего Прента, солнечные площади Лисса, блестящая гладь озерного Арами… Изъезженные не раз пути-дороги, виденные не единожды лица…
Ксан говорил и говорил, растворяясь во внимательном взгляде неожиданно серьезных глаз напротив, в тишине городского вечера, в доверчивом спокойствии чуть слышного девичьего дыхания…
- Извини, мне пора домой, - неожиданно сказала она, прервав его рассказ на полуслове, и встала со скамейки.
Ксан немного растерянно осмотрелся: вокруг уже совсем стемнело, и высокие тонкие фонари заливали площадь мягким желтым светом, бросая узорчатые тени на стены домов.
- Не провожай, - покачала она головой, когда он встал. – Я тут неподалеку живу.
И уверенно двинулась к одной из уводящих с площади улиц.
- Как тебя зовут? – опомнился он, когда стройная девичья фигурка уже почти ступила на серые плиты мостовой.
- Иль! – крикнула она, не оборачиваясь, лишь вечерний ветер встряхнул легкие светлые кудри, прижал на миг подол платья к стройным ногам…
- А меня Ксан, - представился зачем-то он пустой площади.
В восточной столовой было пусто – лучи утреннего солнца осторожно заглядывали в витражные окна, разбрасывая по плитам пола разноцветные мозаичные узоры. На длинном, накрытом белоснежной скатертью столе безнадежно остывал завтрак – матово светился золотистый фарфор, холодно сверкало серебро приборов, игриво сиял хрусталь.
Завтрак на четверых – для всей семьи – давняя традиция, правда, Альтаррена уже и не помнила, когда же она видела остальных за этим столом. Который день за днем накрывали невозмутимые слуги.
Альтаррена подошла к своему креслу – высокая резная спинка, мягкая бархатная накидка на сидении, взяла из вазы крупное красное яблоко. Конечно, есть руками ей было не к лицу, но ведь не видит никто.
Надо будет найти управляющего и объяснить, что завтрак в восточной столовой больше не нужен семье. Потом как-нибудь…
Огромное окно распахнулось легко – резные створки послушно разошлись в стороны, даже не скрипнув, видимо, прислуга недавно смазала петли. В комнату ворвался свежий прохладный ветер и громкий шелест листвы – за окном начинался малый сад, по-утреннему тенистый и мокрый от росы.
Альтаррена присела прямо на подоконник – все равно сюда никто не зайдет еще почти час, пока не истечет время семейного завтрака, задумчиво подкинула на ладони яблоко.
Отец сейчас где-то наверху, в северной башне. Опять, наверное, всю ночь корпел над манускриптами и теперь готовит очередное зелье… Или спит.
Мать еще не вернулась со своей очередной прогулки в Энвет – где-то там, внизу, бродит по узким городским улицам. Ближе к вечеру вернется или, может, завтра…
Брат сейчас у старшего мастера клинка, фехтование – нужное умение для будущего Хранителя. А потом у него должна быть выездка. И ест он давно уже у себя или прямо на кухне.
Никто из них не появится сегодня здесь – незачем, Альтаррена знала это еще до того, как спустилась сюда. Но пришла на завтрак, как и каждое утро годы до этого.
Кто-то в семье должен придерживаться традиций.
Золотистые языки пламени – свечи, факелы, фонари – ярко светились, рассеивая ночную темноту над площадью. Ксан сидел прямо на их временной сцене, наблюдая за огненным действом, Иль замерла рядом.
День за днем, всю первую неделю ярмарки, она приходила к нему – замирала возле подмостков и ждала, когда он закончит свой последний номер. А потом они уходили вместе – в вечерний Энвет, чтобы в каком-нибудь тихом уголке просто поговорить. Вернее, говорил обычно Ксан, а Иль слушала, слушала, слушала… И он все чаще тонул в ее внимательном взгляде, в молчаливой улыбке, в легком цветочном запахе.
Но сегодня она никуда не пошла. Покачала головой и сказала, что здесь будет интереснее. А теперь вот сидела рядом, прислонясь к его плечу – легко и естественно, как всегда.
В черном, бездонном небе неожиданно вспыхнул огненный шар, расцвел искристыми крыльями, рванулся вниз, накрывая площадь и людей светом. Ксан едва удержал удивленный вскрик – такого он от простого ярмарочного представления не ожидал.
- Дракон расправил крылья, - довольно произнесла Иль, разглядывая сияющее небо. Ее волосы касались шеи Ксана – только чуть подними руку, и можно дотронуться, зарыться пальцами…
- Скажи, а это не страшно, когда Тьма приходит? – торопливо спросил он первое, что пришло на ум.
- Почему? – обернулась она удивленно. – Дракон ведь все равно прилетит.
- Красиво, наверное? Дракон и Тьма?..
Иль рассмеялась:
- Не знаю, все же по домам сидят во время Тьмы. Повеление Лорда.
Теперь уже удивился Ксан:
- И что, никто ни разу не видел?..
Она почему-то погрустнела:
- Говорят, видели… страшно оно, Ксан. Дракон – это не для людей. Это дело Хранителя.
Где-то в центре площади совершенно неожиданно, словно ниоткуда, грянула музыка – залихватская, озорная.
- Пойдем! – заулыбалась Иль и легко соскочила на землю. – Ну же! – Ксан послушно спрыгнул следом.
… Она танцевала так же, как и смеялась, как делала почти все – легко, задорно. И следовать за ней в танце, - ступая шаг в шаг, подхватывая движения, ловя ритм – было так же естественно, как дышать – вместе, в такт. Рядом.
Музыка чуть слышно звенела в прохладе вечера – тающие в воздухе переливы нот. Альтаррена постояла на галерее, прислушиваясь, потом двинулась к малой гостиной – звуки доносились именно оттуда.
Леди-Хранительница Лионель играла на цимле. Серебристое платье до пола, серебристые волосы, уложенные в высокую прическу, серебряные струны, которых плавно касались изящные пальцы. Не будь этих размеренных движений, и леди Лионель вполне бы сошла за статуэтку работы искусного мастера.
Альтаррена встряхнула головой, отгоняя наваждение: мать, как обычно, не знала меры. Чуть-чуть черного – хотя бы кулон или подвеска на поясе, и образ вышел бы гораздо более живым.
Последнее время леди Лионель появлялась в замке все реже и реже, а когда встречалась с дочерью – почти не разговаривала, лишь кивала молча в ответ на положенное приветствие и скрывалась в своих покоях. Альтаррена однажды все-таки поднялась к ней, в северную башню, но Лионель уже не было – ушла из замка вниз, в Энвет.
Вот и сейчас, она даже не повернула головы, продолжая размеренно перебирать струны. Альтаррена неожиданно поняла, что узнает незнакомую вроде мелодию – баллада осени, сложенная бродячим певцом в давно минувшие времена. Слова пришли сами собой: «Не плачь об ушедшем, все будет, поверь…». Тонкие струны цимлы придали старой музыке странную печаль, осеннюю прозрачность – здесь и сейчас, посреди жаркого солнечного лета.
Однажды мать уйдет вниз навсегда – просто исчезнет из замка, не сказав ни слова, растворится среди городской толпы, так никем и не узнанная. Отец, возможно, даже объявит ее мертвой. Если заметит ее уход. И цимла больше никогда не зазвучит в замке – Альтаррена так и не научилась играть на этом сложном инструменте, как ни старались ее учителя.
- Мама, - позвала Альтаррена негромко, не решаясь подойти ближе.
Леди Лионель даже не повернула головы, и руки не дрогнули, уверенно касаясь струн – тонкие ухоженные пальцы, которые когда-то пахли цветами мирта, горько и пряно, - Альтаррена помнила. Правда, это было давно.
- Мама…
Разговаривать с этой – серебряной, почти ушедшей, - было не о чем. Все равно ответа не дождешься, проси, не проси…
Неожиданно захотелось подойти, схватить эту… статуэтку за плечи и встряхнуть хорошо. Вот только ничего, кроме упрека о непозволительности подобного поведения это не даст – Леди Лионель умела сохранять положенную по титулу невозмутимость. Как и Лорд Ремиан, спокойно приветствующий свою жену при редких встречах.
Что ж, остается одно: быть достойной дочерью своих родителей. Альтаррена ир-Энвет молча развернулась и вышла из гостиной.
Печальная мелодия плыла по коридору, отражалась эхом от древних стен, дробилась и гасла в теплом летнем воздухе.
Старая Райва налетела на Иль возле повозок – Ксан заскочил мимоходом убрать набор метательных ножей, с которыми выступал сегодня, - схватила за руку и зашептала что-то, быстро, тихо, так, что и не расслышишь толком издали. Иль неожиданно побледнела и покачнулась. Ксан выругался про себя на грязнейшем из торговых наречий и почти подбежал к женщинам.
- Свет! – крикнула старая гадалка ему прямо в лицо, улыбаясь полубезумно. – Свет на ней! Вся из света, вся!..
- Райва, - Ксан обхватил старуху за плечи, потянул в сторону от замершей Иль. – Тебя там Жиль искал, сказал, ты ему очень нужна. Очень нужна, Райва.
- Жиль?.. – гадалка словно очнулась, отпустив, наконец, руку девушки.
- Да-да, Жиль, - закивал Ксан. – Говорит, обыскался тебя уже – все нет да нет.
- И зачем я ему могла понадобиться? – озадачилась старуха, но все-таки шагнула в темноту, к большому шатру, в котором сейчас фокусник Жиль отрабатывал очередной номер.
- Не обращай внимания, с ней бывает, - успокаивающе начал Ксан, разворачиваясь к Иль, и осекся, наткнувшись на остановившийся взгляд. Шагнул вперед, не думая даже, прижал к себе, чувствуя, как дрожит тонкая спина под ладонями. Зашептал успокаивающе:
- Ну ты что, маленькая, ну перестань… Свет – это ведь хорошо, это ведь не Тьма…
Всхлипнула чуть слышно и замерла – резко, неожиданно, словно окаменела. И Ксан замер вместе с ней, боясь даже вздохнуть громко, и только билось ее сердце – где-то совсем рядом с его.
Наконец она подняла голову – а глаза огромные, темные, - Ксана словно ударило от этого взгляда. Попросила чуть слышно:
- Поцелуй меня.
У нее оказались горячие, просто обжигающие губы, и волосы скользили под пальцами драгоценным шелком. А внутри, где-то в самом его сердце, словно струна зазвенела, натянувшись до предела – вот-вот лопнет.
Как добрались до его повозки, Ксан не помнил. И как раздевались – тоже. Не было вокруг ничего, кроме ее губ, ее волос, ее тела и запаха. И взгляда, золотого взгляда, от которого не оторваться.
Музыка рождалась от их движений, шороха старого покрывала под телами, хриплого дыхания – одного на двоих. И вскрик ее – тихий, чуть слышный, - последним аккордом разбил его старый мир. Струна, звеневшая в нем, лопнула, и сердце забилось бешено, освободившись.
Старая служанка была неловкой – руки видно, уже дрожали, и острая шпилька больно кольнула кожу. Альтаррена подавила невольный вскрик.
- Выйди, - голос леди ир-Энвет остался ровным. – И пришли кого-нибудь другого.
Служанка исчезла за дверью почти моментально, непрерывно кланяясь и прося прощения. Альтаррена не слушала – откинувшись на спинку кресла, она внимательно рассматривала себя в большом зеркале.
Темное платье, расшитое золотыми нитями, - закрытое, почти до самого горла – опять будет жарко. Частично поднятые вверх – служанка остановилась на полпути – длинные светлые волосы. Строгий взгляд золотисто-серых, почти желтых – как у всех женщин ее рода – глаз. Чуть-чуть улыбнуться… да, вот так.
Что ж, она вполне готова, вот только прическу доделают. В прошлом году закрытие ярмарки вышло очень красивым, интересно, в этом как будет?..
Тонкие серебряные шпильки – каждая с черным камнем на конце – аккуратным рядком лежали на темном дереве туалетного столика. Альтаррена взяла одну, покрутила между пальцами.
Мать уже вернулась – сегодня утром даже спустилась к завтраку, впрочем, все равно ни слова не сказала и ушла быстро. Если бы не короткий кивок перед началом трапезы, Альтаррена бы подумала, что ее просто не заметили.
Острый конец шпильки царапнул полированную поверхность столика, резко скрипнул. Борозда получилась глубокой и кривой. Альтаррена вздохнула и заставила себя разжать пальцы – шпилька упала на пол. Ну что за детство, в самом деле. Пора бы уже научиться держать себя в руках, как подобает настоящей ир-Энвет.
Тихо отворилась дверь позади, и новая служанка осторожно подошла к креслу госпожи. Замерла сбоку, почтительно склонив голову.
- Уложи мне волосы, - велела леди ир-Энвет, не отрывая взгляда от зеркала. – И будь осторожна со шпильками.
Они разговаривали возле выхода на улицу Оружейников – трудно придумать более неудобное место для объяснения. И впервые – с ней – Ксану было трудно подобрать слова.
Летняя ночь – душная, жаркая – давила на тело липкой темнотой, гасила голос.
- Ярмарка закончилась, - все-таки начал он, безуспешно пытаясь поймать ее взгляд – впервые за эти две недели она смотрела куда-то в сторону, на стену ближайшего дома. – Мы уезжаем завтра – нам надо успеть до Тьмы. Я хочу позвать тебя с нами.
Она молчала. И даже головы к нему не повернула, увлеченная узором белой кирпичной кладки. Ксан понял, что ответа не будет и, выдохнув, добавил:
- Я могу остаться здесь, если ты захочешь.
Иль наконец повернулась к нему, спросила просто:
- Зачем?
Чтобы быть вместе. Но эти слова никак не хотели звучать под спокойным внимательным взглядом.
- Ты ведь знал, что Иль – это детское прозвище, - усмехнулась она, незнакомо, холодно. – И все-таки и не спросил, как меня зовут… Сказать?
Он молчал, уже понимая, что все, бывшее с ними, все эти две недели - каждая встреча, каждый взгляд – оборачиваются злой игрой.
- Леди Альтаррена Лиорем ир-Энвет, - насмешливо сказала она. – Рада знакомству.
Ксан помедлил, принимая громкое имя, примеривая его к новой, незнакомой ему совсем Иль.
- Хранительница? – наконец спросил он, все еще не веря до конца.
- Дочь Лорда-Хранителя Энвета, - уточнила она, с любопытством рассматривая его лицо.
Ксан не нашелся, что сказать. Спросить «а как же мы?» у этой – спокойной и чужой?.. Она заговорила первая:
- Сам понимаешь, Ксан, - имя прозвучало легко и естественно, как прежде, и он вздрогнул. – Ярмарка закончилась. Спасибо за эти дни, было весело. Но дальше… Ты всерьез думал, что у нас будет что-то дальше? – она улыбнулась, искренне недоумевая.
Ксан – думал. И даже не просто думал – он почти видел это самое «дальше»: вместе по дорогам и городам, рядом день за днем, Ксан верил в это. До ее простого вопроса. До незнакомой улыбки и насмешливого голоса, которого он не слышал раньше. Но этой… высокорожденной, о том не расскажешь – не поймет.
- А правда, что у аристократов голубая кровь? – спросил он, сам не очень понимая, что говорит. Дочь Лорда-Хранителя рассмеялась:
- Это ты откуда взял? Из детских сказок?..
Ксан не ответил – и правда ведь, чушь какую-то спросил. И еще раз спросит, лишь бы другого не сказать, того, что с языка просится.
Она не стала ждать его ответа, шагнула вперед, поцеловала – губы мимолетно прижались к его губам, знакомые, горячие, - и тут же отступила назад. Улыбнулась:
- Удачи, Ксан.
И ушла по улице Оружейников.
На просторной, открытой всем ветрам площадке было темно, лишь сумрачно светились четыре жаровни, выставленные по одной на каждую сторону света. Порыв ветра донес от северной незнакомый горький запах. Похоже – каких-то трав.
Лорд Ремиан обернулся от восточного края площадки и улыбнулся дочери:
- Альтаррена, - в руках его была высокая резная чаша.
- А мама? – она сама не ожидала, но голос дрогнул. Улыбка Лорда погасла:
- Лионель не придет, она в городе, у своей матери. Она никогда не умела прощаться, ты же знаешь.
- Она попрощалась со мной еще зимой, когда умер дядя Верн.
- Иль! – как давно отец не называл ее детским именем, как же давно…
- Она избегает меня, папа, - слезы в голосе – едкой горечью. – Она даже не говорит теперь со мной.
Отец шагнул ближе, замер рядом, не решаясь прикоснуться:
- Иль, ей очень тяжело сейчас, - он не дал ей заговорить, продолжил торопливо. – И тебе тяжело, но так надо. Ты же знаешь, ты давно знаешь - так надо. Вы еще поговорите с ней как-нибудь… потом.
Альтаррена заставила себя улыбнуться. Потом не будет. Верить в это не хотелось, но она уже почти привыкла к этой мысли – «потом» у нее нет.
- Молодец, - кивнул отец и протянул ей чашу, - вот, выпей.
Зелье оказалось сладким, почти приторным, и густым, как старое вино. Альтаррена заставила себя допить до дна.
- Молодец, - повторил отец, забирая у нее чашу и ставя ее на верхнюю ступеньку лестницы. – Пойдем.
Между жаровнями была начерчена правильная четырехлучевая звезда, точно как роза ветров на старых картах. Лорд Ремиан провел свою дочь в самый центр, замер на миг перед ней, глядя прямо в глаза.
- Тридцать лет, Иль, - в голосе его звучала мольба, или ей почудилось. – Дядя Верн продержался тридцать лет.
Последние три года перед смертью дядя Верн никого уже не узнавал и кашлял надрывно, капая золотой кровью на пол, но говорить о том сейчас Альтаррена не стала, кивнула просто:
- Я постараюсь.
Тридцать лет – это очень много. Это спокойная старость ее родителей. И счастливая зрелость ее младшего брата. И новое поколение семьи, когда следующий Хранитель пойдет на Посвящение. Или Хранительница?..
- Удачи, Иль, - сказал тихонько отец, отступая назад.
И двинулся по кругу – от жаровни к жаровне, заунывно произнося слова Посвящения.
Альтаррена не вслушивалась в тихую тягучую песнь – не ей, Пробуждаемой, знать слова древнего языка. Это дело Хранителя Памяти.
Запах трав усилился, кольнул ноздри, заполнил горло.
Ты спрашивал, какая у нас кровь, Ксан?.. Обычная кровь, красная, как и у вас. Пока однажды нас не будят – словами и зельями, и тогда кровь наша вспоминает свои корни. И становится золотой, Ксан. Как наши глаза, как волосы…
Голос отца стал громче – или она просто начала лучше слышать?.. – глухая, едва уловимая мелодия рванулась в уши, и гулко, навстречу ей, ударило сердце, замедляясь.
Золотая кровь – это неправильно, Ксан. Настолько, что тело наше не выдерживает и разрушается всего через пару десятков лет. Такова наша природа, Ксан. Нашего рода, ир-Энвет…
Где-то внутри, подчиняясь новому ритму сердца, заворочалась сила – древняя, темная, скрытая доселе годами мирной жизни. Силе было мало хрупкого человеческого тела, она рвалась наружу, готовая разорвать, разнести на куски неправильную, слабую оболочку.
Память крови, Ксан. Как хорошо, что у тебя ее нет…
Как ушел отец, Альтаррена даже не заметила – тело ее словно сминали, перестраивая, меняя… Это было больно, настолько, что она бы обязательно закричала, вот только голос куда-то пропал, унесенный предрассветным ветром.
Прости меня, Ксан. Я не могла тебе рассказать… да и зачем, Ксан?..
Первые лучи солнца тронули кожу Альтаррены, и сила, бьющаяся внутри, радостно ринулась им навстречу, заполняя огнем ее тело.
Меня больше нет, Ксан, - мысль пробилась сквозь слепящее сияние нового, невиданного доселе мира. Ты… будь.
Золотой дракон расправил крылья и рванулся в воздух.
Этот рассказ забраковали в команде, и на Радуга-фест он не попал, но пусть будет здесь.
Написано на тему "Голубая кровь аристократов"
Хранители
читать дальшеДень выдался жаркий. Солнце нещадно заливало горячим светом и ложу, и двор замка, и сияющий свежими досками настил сцены. Актеры – нелепо-яркие в своих классических масках – двигались медленно, словно нехотя, как мухи в застывающей патоке – вязь жестов, слов и чуть слышного напева цимлы. Им тоже, наверное, было жарко.
Альтаррена чуть склонила голову, пытаясь защитить глаза от нестерпимого сияния, от которого не спасала даже крыша галереи, и недовольно стукнула ногтями по подлокотнику кресла. Большего она позволить себе не могла – не положено леди ир-Энвет гримасничать, как какой-нибудь базарной торговке.
Леди Альтаррене было откровенно скучно – историю о том, как Золотой дракон побеждает Тьму, она видела уже не первый раз – ни одна ежегодная ярмарка не обходилась без этого действа. Что поделаешь, ритуал… слово неприятно скользнуло по языку, отдалось в висках.
Платье – длинное и закрытое, как и полагается носить девушке ее происхождения и титула, - противно липло к телу, и даже веер в правой руке не спасал – горячий воздух не приносил облегчения. Альтаррена подумала о холодной ванне, – она обязательно прикажет сделать такую, как только закончится это представление, - и позволила себе вздохнуть. Чуть слышно, чтобы мать, сидящая позади, не уловила.
Ждать спасения оставалось недолго – всего пол-акта. Вот сейчас Дракон сорвется с горы и расправит крылья… интересно, где эта труппа заказывала костюмы? Такие нелепые крылья… А еще столичный театр, слава по всей стране! Совсем играть не умеют – Дракон еле ползет. Ну чего же ты?..
Дракон никак не желал ускорять полет, величественно двигаясь по просторной сцене.
Цимла едва заметно сфальшивила. Леди Альтаррена все-таки поморщилась и заставила себя думать только о холодной ванне, что будет так скоро.
Девушку Ксан заметил еще во время выступления – тонкая, светловолосая, в простом синем платье, она стояла почти у самой сцены, внимательно следя за каждым его жестом. Такой задорной и открытой улыбки Ксан не видел давно.
Поймать сияющий шар последний раз, метко бросить его в плетеную корзину – это Ксан мог сделать и с закрытыми глазами – и, улыбаясь, раскланяться перед одобрительно гудящей публикой. Чтобы тут же спрыгнуть со сцены и в пару шагов оказаться прямо перед смеющейся незнакомкой.
У нее оказались насмешливые, невозможно светлые глаза, отливающие солнечным золотом, почти под цвет длинных кудрей. Уже заготовленная витиеватая речь бесследно испарилась из головы, а с языка неожиданно соскользнуло совсем другое:
- Давай погуляем?
- Давай, - кивнула она и доверчиво вложила в его ладонь тонкие нежные пальцы.
«Ловок, шельмец!» - рокотнул прокуренный бас за спиной, но Ксан даже не обернулся, привычно двигаясь сквозь толпу. Девушка шагала рядом, словно со старым другом.
Заговорила она, лишь когда гудящая от сотен голосов ярмарочная площадь осталась позади, сменившись почти пустой узкой улицей.
- И куда мы идем?
- Куда-нибудь, где тихо и можно поговорить, - ответил Ксан, не замедляя шаг. – Ты против?
- Нет, - покачала головой она. – Тогда нам прямо и направо на следующем перекрестке. А там уже до конца.
«До конца» оказалось – до крохотной уютной площади с аккуратными квадратами ярко цветущих клумб и темной статуей фонтана в центре. Изящную чашу фонтана окружали низкие деревянные скамьи, девушка забралась на одну из них прямо с ногами, подтянула к подбородку колени и попросила негромко:
- Расскажи о других городах…
Рассказывать оказалось очень легко – слова сами приходили на ум, складываясь в правильные, красивые фразы, и за ними – Ксан сам не ожидал – вставали мокрые улицы осеннего Прента, солнечные площади Лисса, блестящая гладь озерного Арами… Изъезженные не раз пути-дороги, виденные не единожды лица…
Ксан говорил и говорил, растворяясь во внимательном взгляде неожиданно серьезных глаз напротив, в тишине городского вечера, в доверчивом спокойствии чуть слышного девичьего дыхания…
- Извини, мне пора домой, - неожиданно сказала она, прервав его рассказ на полуслове, и встала со скамейки.
Ксан немного растерянно осмотрелся: вокруг уже совсем стемнело, и высокие тонкие фонари заливали площадь мягким желтым светом, бросая узорчатые тени на стены домов.
- Не провожай, - покачала она головой, когда он встал. – Я тут неподалеку живу.
И уверенно двинулась к одной из уводящих с площади улиц.
- Как тебя зовут? – опомнился он, когда стройная девичья фигурка уже почти ступила на серые плиты мостовой.
- Иль! – крикнула она, не оборачиваясь, лишь вечерний ветер встряхнул легкие светлые кудри, прижал на миг подол платья к стройным ногам…
- А меня Ксан, - представился зачем-то он пустой площади.
В восточной столовой было пусто – лучи утреннего солнца осторожно заглядывали в витражные окна, разбрасывая по плитам пола разноцветные мозаичные узоры. На длинном, накрытом белоснежной скатертью столе безнадежно остывал завтрак – матово светился золотистый фарфор, холодно сверкало серебро приборов, игриво сиял хрусталь.
Завтрак на четверых – для всей семьи – давняя традиция, правда, Альтаррена уже и не помнила, когда же она видела остальных за этим столом. Который день за днем накрывали невозмутимые слуги.
Альтаррена подошла к своему креслу – высокая резная спинка, мягкая бархатная накидка на сидении, взяла из вазы крупное красное яблоко. Конечно, есть руками ей было не к лицу, но ведь не видит никто.
Надо будет найти управляющего и объяснить, что завтрак в восточной столовой больше не нужен семье. Потом как-нибудь…
Огромное окно распахнулось легко – резные створки послушно разошлись в стороны, даже не скрипнув, видимо, прислуга недавно смазала петли. В комнату ворвался свежий прохладный ветер и громкий шелест листвы – за окном начинался малый сад, по-утреннему тенистый и мокрый от росы.
Альтаррена присела прямо на подоконник – все равно сюда никто не зайдет еще почти час, пока не истечет время семейного завтрака, задумчиво подкинула на ладони яблоко.
Отец сейчас где-то наверху, в северной башне. Опять, наверное, всю ночь корпел над манускриптами и теперь готовит очередное зелье… Или спит.
Мать еще не вернулась со своей очередной прогулки в Энвет – где-то там, внизу, бродит по узким городским улицам. Ближе к вечеру вернется или, может, завтра…
Брат сейчас у старшего мастера клинка, фехтование – нужное умение для будущего Хранителя. А потом у него должна быть выездка. И ест он давно уже у себя или прямо на кухне.
Никто из них не появится сегодня здесь – незачем, Альтаррена знала это еще до того, как спустилась сюда. Но пришла на завтрак, как и каждое утро годы до этого.
Кто-то в семье должен придерживаться традиций.
Золотистые языки пламени – свечи, факелы, фонари – ярко светились, рассеивая ночную темноту над площадью. Ксан сидел прямо на их временной сцене, наблюдая за огненным действом, Иль замерла рядом.
День за днем, всю первую неделю ярмарки, она приходила к нему – замирала возле подмостков и ждала, когда он закончит свой последний номер. А потом они уходили вместе – в вечерний Энвет, чтобы в каком-нибудь тихом уголке просто поговорить. Вернее, говорил обычно Ксан, а Иль слушала, слушала, слушала… И он все чаще тонул в ее внимательном взгляде, в молчаливой улыбке, в легком цветочном запахе.
Но сегодня она никуда не пошла. Покачала головой и сказала, что здесь будет интереснее. А теперь вот сидела рядом, прислонясь к его плечу – легко и естественно, как всегда.
В черном, бездонном небе неожиданно вспыхнул огненный шар, расцвел искристыми крыльями, рванулся вниз, накрывая площадь и людей светом. Ксан едва удержал удивленный вскрик – такого он от простого ярмарочного представления не ожидал.
- Дракон расправил крылья, - довольно произнесла Иль, разглядывая сияющее небо. Ее волосы касались шеи Ксана – только чуть подними руку, и можно дотронуться, зарыться пальцами…
- Скажи, а это не страшно, когда Тьма приходит? – торопливо спросил он первое, что пришло на ум.
- Почему? – обернулась она удивленно. – Дракон ведь все равно прилетит.
- Красиво, наверное? Дракон и Тьма?..
Иль рассмеялась:
- Не знаю, все же по домам сидят во время Тьмы. Повеление Лорда.
Теперь уже удивился Ксан:
- И что, никто ни разу не видел?..
Она почему-то погрустнела:
- Говорят, видели… страшно оно, Ксан. Дракон – это не для людей. Это дело Хранителя.
Где-то в центре площади совершенно неожиданно, словно ниоткуда, грянула музыка – залихватская, озорная.
- Пойдем! – заулыбалась Иль и легко соскочила на землю. – Ну же! – Ксан послушно спрыгнул следом.
… Она танцевала так же, как и смеялась, как делала почти все – легко, задорно. И следовать за ней в танце, - ступая шаг в шаг, подхватывая движения, ловя ритм – было так же естественно, как дышать – вместе, в такт. Рядом.
Музыка чуть слышно звенела в прохладе вечера – тающие в воздухе переливы нот. Альтаррена постояла на галерее, прислушиваясь, потом двинулась к малой гостиной – звуки доносились именно оттуда.
Леди-Хранительница Лионель играла на цимле. Серебристое платье до пола, серебристые волосы, уложенные в высокую прическу, серебряные струны, которых плавно касались изящные пальцы. Не будь этих размеренных движений, и леди Лионель вполне бы сошла за статуэтку работы искусного мастера.
Альтаррена встряхнула головой, отгоняя наваждение: мать, как обычно, не знала меры. Чуть-чуть черного – хотя бы кулон или подвеска на поясе, и образ вышел бы гораздо более живым.
Последнее время леди Лионель появлялась в замке все реже и реже, а когда встречалась с дочерью – почти не разговаривала, лишь кивала молча в ответ на положенное приветствие и скрывалась в своих покоях. Альтаррена однажды все-таки поднялась к ней, в северную башню, но Лионель уже не было – ушла из замка вниз, в Энвет.
Вот и сейчас, она даже не повернула головы, продолжая размеренно перебирать струны. Альтаррена неожиданно поняла, что узнает незнакомую вроде мелодию – баллада осени, сложенная бродячим певцом в давно минувшие времена. Слова пришли сами собой: «Не плачь об ушедшем, все будет, поверь…». Тонкие струны цимлы придали старой музыке странную печаль, осеннюю прозрачность – здесь и сейчас, посреди жаркого солнечного лета.
Однажды мать уйдет вниз навсегда – просто исчезнет из замка, не сказав ни слова, растворится среди городской толпы, так никем и не узнанная. Отец, возможно, даже объявит ее мертвой. Если заметит ее уход. И цимла больше никогда не зазвучит в замке – Альтаррена так и не научилась играть на этом сложном инструменте, как ни старались ее учителя.
- Мама, - позвала Альтаррена негромко, не решаясь подойти ближе.
Леди Лионель даже не повернула головы, и руки не дрогнули, уверенно касаясь струн – тонкие ухоженные пальцы, которые когда-то пахли цветами мирта, горько и пряно, - Альтаррена помнила. Правда, это было давно.
- Мама…
Разговаривать с этой – серебряной, почти ушедшей, - было не о чем. Все равно ответа не дождешься, проси, не проси…
Неожиданно захотелось подойти, схватить эту… статуэтку за плечи и встряхнуть хорошо. Вот только ничего, кроме упрека о непозволительности подобного поведения это не даст – Леди Лионель умела сохранять положенную по титулу невозмутимость. Как и Лорд Ремиан, спокойно приветствующий свою жену при редких встречах.
Что ж, остается одно: быть достойной дочерью своих родителей. Альтаррена ир-Энвет молча развернулась и вышла из гостиной.
Печальная мелодия плыла по коридору, отражалась эхом от древних стен, дробилась и гасла в теплом летнем воздухе.
Старая Райва налетела на Иль возле повозок – Ксан заскочил мимоходом убрать набор метательных ножей, с которыми выступал сегодня, - схватила за руку и зашептала что-то, быстро, тихо, так, что и не расслышишь толком издали. Иль неожиданно побледнела и покачнулась. Ксан выругался про себя на грязнейшем из торговых наречий и почти подбежал к женщинам.
- Свет! – крикнула старая гадалка ему прямо в лицо, улыбаясь полубезумно. – Свет на ней! Вся из света, вся!..
- Райва, - Ксан обхватил старуху за плечи, потянул в сторону от замершей Иль. – Тебя там Жиль искал, сказал, ты ему очень нужна. Очень нужна, Райва.
- Жиль?.. – гадалка словно очнулась, отпустив, наконец, руку девушки.
- Да-да, Жиль, - закивал Ксан. – Говорит, обыскался тебя уже – все нет да нет.
- И зачем я ему могла понадобиться? – озадачилась старуха, но все-таки шагнула в темноту, к большому шатру, в котором сейчас фокусник Жиль отрабатывал очередной номер.
- Не обращай внимания, с ней бывает, - успокаивающе начал Ксан, разворачиваясь к Иль, и осекся, наткнувшись на остановившийся взгляд. Шагнул вперед, не думая даже, прижал к себе, чувствуя, как дрожит тонкая спина под ладонями. Зашептал успокаивающе:
- Ну ты что, маленькая, ну перестань… Свет – это ведь хорошо, это ведь не Тьма…
Всхлипнула чуть слышно и замерла – резко, неожиданно, словно окаменела. И Ксан замер вместе с ней, боясь даже вздохнуть громко, и только билось ее сердце – где-то совсем рядом с его.
Наконец она подняла голову – а глаза огромные, темные, - Ксана словно ударило от этого взгляда. Попросила чуть слышно:
- Поцелуй меня.
У нее оказались горячие, просто обжигающие губы, и волосы скользили под пальцами драгоценным шелком. А внутри, где-то в самом его сердце, словно струна зазвенела, натянувшись до предела – вот-вот лопнет.
Как добрались до его повозки, Ксан не помнил. И как раздевались – тоже. Не было вокруг ничего, кроме ее губ, ее волос, ее тела и запаха. И взгляда, золотого взгляда, от которого не оторваться.
Музыка рождалась от их движений, шороха старого покрывала под телами, хриплого дыхания – одного на двоих. И вскрик ее – тихий, чуть слышный, - последним аккордом разбил его старый мир. Струна, звеневшая в нем, лопнула, и сердце забилось бешено, освободившись.
Старая служанка была неловкой – руки видно, уже дрожали, и острая шпилька больно кольнула кожу. Альтаррена подавила невольный вскрик.
- Выйди, - голос леди ир-Энвет остался ровным. – И пришли кого-нибудь другого.
Служанка исчезла за дверью почти моментально, непрерывно кланяясь и прося прощения. Альтаррена не слушала – откинувшись на спинку кресла, она внимательно рассматривала себя в большом зеркале.
Темное платье, расшитое золотыми нитями, - закрытое, почти до самого горла – опять будет жарко. Частично поднятые вверх – служанка остановилась на полпути – длинные светлые волосы. Строгий взгляд золотисто-серых, почти желтых – как у всех женщин ее рода – глаз. Чуть-чуть улыбнуться… да, вот так.
Что ж, она вполне готова, вот только прическу доделают. В прошлом году закрытие ярмарки вышло очень красивым, интересно, в этом как будет?..
Тонкие серебряные шпильки – каждая с черным камнем на конце – аккуратным рядком лежали на темном дереве туалетного столика. Альтаррена взяла одну, покрутила между пальцами.
Мать уже вернулась – сегодня утром даже спустилась к завтраку, впрочем, все равно ни слова не сказала и ушла быстро. Если бы не короткий кивок перед началом трапезы, Альтаррена бы подумала, что ее просто не заметили.
Острый конец шпильки царапнул полированную поверхность столика, резко скрипнул. Борозда получилась глубокой и кривой. Альтаррена вздохнула и заставила себя разжать пальцы – шпилька упала на пол. Ну что за детство, в самом деле. Пора бы уже научиться держать себя в руках, как подобает настоящей ир-Энвет.
Тихо отворилась дверь позади, и новая служанка осторожно подошла к креслу госпожи. Замерла сбоку, почтительно склонив голову.
- Уложи мне волосы, - велела леди ир-Энвет, не отрывая взгляда от зеркала. – И будь осторожна со шпильками.
Они разговаривали возле выхода на улицу Оружейников – трудно придумать более неудобное место для объяснения. И впервые – с ней – Ксану было трудно подобрать слова.
Летняя ночь – душная, жаркая – давила на тело липкой темнотой, гасила голос.
- Ярмарка закончилась, - все-таки начал он, безуспешно пытаясь поймать ее взгляд – впервые за эти две недели она смотрела куда-то в сторону, на стену ближайшего дома. – Мы уезжаем завтра – нам надо успеть до Тьмы. Я хочу позвать тебя с нами.
Она молчала. И даже головы к нему не повернула, увлеченная узором белой кирпичной кладки. Ксан понял, что ответа не будет и, выдохнув, добавил:
- Я могу остаться здесь, если ты захочешь.
Иль наконец повернулась к нему, спросила просто:
- Зачем?
Чтобы быть вместе. Но эти слова никак не хотели звучать под спокойным внимательным взглядом.
- Ты ведь знал, что Иль – это детское прозвище, - усмехнулась она, незнакомо, холодно. – И все-таки и не спросил, как меня зовут… Сказать?
Он молчал, уже понимая, что все, бывшее с ними, все эти две недели - каждая встреча, каждый взгляд – оборачиваются злой игрой.
- Леди Альтаррена Лиорем ир-Энвет, - насмешливо сказала она. – Рада знакомству.
Ксан помедлил, принимая громкое имя, примеривая его к новой, незнакомой ему совсем Иль.
- Хранительница? – наконец спросил он, все еще не веря до конца.
- Дочь Лорда-Хранителя Энвета, - уточнила она, с любопытством рассматривая его лицо.
Ксан не нашелся, что сказать. Спросить «а как же мы?» у этой – спокойной и чужой?.. Она заговорила первая:
- Сам понимаешь, Ксан, - имя прозвучало легко и естественно, как прежде, и он вздрогнул. – Ярмарка закончилась. Спасибо за эти дни, было весело. Но дальше… Ты всерьез думал, что у нас будет что-то дальше? – она улыбнулась, искренне недоумевая.
Ксан – думал. И даже не просто думал – он почти видел это самое «дальше»: вместе по дорогам и городам, рядом день за днем, Ксан верил в это. До ее простого вопроса. До незнакомой улыбки и насмешливого голоса, которого он не слышал раньше. Но этой… высокорожденной, о том не расскажешь – не поймет.
- А правда, что у аристократов голубая кровь? – спросил он, сам не очень понимая, что говорит. Дочь Лорда-Хранителя рассмеялась:
- Это ты откуда взял? Из детских сказок?..
Ксан не ответил – и правда ведь, чушь какую-то спросил. И еще раз спросит, лишь бы другого не сказать, того, что с языка просится.
Она не стала ждать его ответа, шагнула вперед, поцеловала – губы мимолетно прижались к его губам, знакомые, горячие, - и тут же отступила назад. Улыбнулась:
- Удачи, Ксан.
И ушла по улице Оружейников.
На просторной, открытой всем ветрам площадке было темно, лишь сумрачно светились четыре жаровни, выставленные по одной на каждую сторону света. Порыв ветра донес от северной незнакомый горький запах. Похоже – каких-то трав.
Лорд Ремиан обернулся от восточного края площадки и улыбнулся дочери:
- Альтаррена, - в руках его была высокая резная чаша.
- А мама? – она сама не ожидала, но голос дрогнул. Улыбка Лорда погасла:
- Лионель не придет, она в городе, у своей матери. Она никогда не умела прощаться, ты же знаешь.
- Она попрощалась со мной еще зимой, когда умер дядя Верн.
- Иль! – как давно отец не называл ее детским именем, как же давно…
- Она избегает меня, папа, - слезы в голосе – едкой горечью. – Она даже не говорит теперь со мной.
Отец шагнул ближе, замер рядом, не решаясь прикоснуться:
- Иль, ей очень тяжело сейчас, - он не дал ей заговорить, продолжил торопливо. – И тебе тяжело, но так надо. Ты же знаешь, ты давно знаешь - так надо. Вы еще поговорите с ней как-нибудь… потом.
Альтаррена заставила себя улыбнуться. Потом не будет. Верить в это не хотелось, но она уже почти привыкла к этой мысли – «потом» у нее нет.
- Молодец, - кивнул отец и протянул ей чашу, - вот, выпей.
Зелье оказалось сладким, почти приторным, и густым, как старое вино. Альтаррена заставила себя допить до дна.
- Молодец, - повторил отец, забирая у нее чашу и ставя ее на верхнюю ступеньку лестницы. – Пойдем.
Между жаровнями была начерчена правильная четырехлучевая звезда, точно как роза ветров на старых картах. Лорд Ремиан провел свою дочь в самый центр, замер на миг перед ней, глядя прямо в глаза.
- Тридцать лет, Иль, - в голосе его звучала мольба, или ей почудилось. – Дядя Верн продержался тридцать лет.
Последние три года перед смертью дядя Верн никого уже не узнавал и кашлял надрывно, капая золотой кровью на пол, но говорить о том сейчас Альтаррена не стала, кивнула просто:
- Я постараюсь.
Тридцать лет – это очень много. Это спокойная старость ее родителей. И счастливая зрелость ее младшего брата. И новое поколение семьи, когда следующий Хранитель пойдет на Посвящение. Или Хранительница?..
- Удачи, Иль, - сказал тихонько отец, отступая назад.
И двинулся по кругу – от жаровни к жаровне, заунывно произнося слова Посвящения.
Альтаррена не вслушивалась в тихую тягучую песнь – не ей, Пробуждаемой, знать слова древнего языка. Это дело Хранителя Памяти.
Запах трав усилился, кольнул ноздри, заполнил горло.
Ты спрашивал, какая у нас кровь, Ксан?.. Обычная кровь, красная, как и у вас. Пока однажды нас не будят – словами и зельями, и тогда кровь наша вспоминает свои корни. И становится золотой, Ксан. Как наши глаза, как волосы…
Голос отца стал громче – или она просто начала лучше слышать?.. – глухая, едва уловимая мелодия рванулась в уши, и гулко, навстречу ей, ударило сердце, замедляясь.
Золотая кровь – это неправильно, Ксан. Настолько, что тело наше не выдерживает и разрушается всего через пару десятков лет. Такова наша природа, Ксан. Нашего рода, ир-Энвет…
Где-то внутри, подчиняясь новому ритму сердца, заворочалась сила – древняя, темная, скрытая доселе годами мирной жизни. Силе было мало хрупкого человеческого тела, она рвалась наружу, готовая разорвать, разнести на куски неправильную, слабую оболочку.
Память крови, Ксан. Как хорошо, что у тебя ее нет…
Как ушел отец, Альтаррена даже не заметила – тело ее словно сминали, перестраивая, меняя… Это было больно, настолько, что она бы обязательно закричала, вот только голос куда-то пропал, унесенный предрассветным ветром.
Прости меня, Ксан. Я не могла тебе рассказать… да и зачем, Ксан?..
Первые лучи солнца тронули кожу Альтаррены, и сила, бьющаяся внутри, радостно ринулась им навстречу, заполняя огнем ее тело.
Меня больше нет, Ксан, - мысль пробилась сквозь слепящее сияние нового, невиданного доселе мира. Ты… будь.
Золотой дракон расправил крылья и рванулся в воздух.
@настроение: я ушла.
@темы: творчество, свои миры
-
-
22.03.2010 в 13:03-
-
23.03.2010 в 11:45Очень хороший текст. Потом сравню с вывешенным - когда станет ясно где чья команда, но мне уже кажется, что команда была не права.
-
-
27.03.2010 в 20:07-
-
20.04.2010 в 15:29возможно, у нас с вами разные понятия о корректности, но я не вижу ничего плохого для моей команды в показе текста, который все равно не вошел в конкурсные.
Идальга
спасибо)) сравните)) потом))
Сатори Ивадзику
спасибо)) мои тексты очень часто предсказуемы, сама знаешь))
-
-
20.04.2010 в 23:02-
-
30.04.2010 в 20:21спасибо)))