получите, распишитесь, Лорд)
Пустотник
читать дальшеКостер трещит, глодая ветки, и чуть заметно улыбается старик, сидящий напротив. Улыбка тянется через пламя, расплывается… и вот уже звериный оскал, смертельный, белозубый, сверкает в темноте. Миг, и иллюзия исчезает, унесенная порывом ветра вместе с клубами дыма. Просто старик в непонятной хламиде. Большая Тварь. А правильнее – Пустотник.
- Завтра будет дождь, - задумчиво произносит он.
- Чувствуешь? – Джеду интересно. Он уже знает, что Меченные зверем – не Чистые, но ведь тоже… могут. Мелькнет иногда в выцветших усталых глазах старика загадочная усмешка, и вслед за этим – слова. Точные, правильные.
- Чувствую, - смеется Роланд. – Кости старые ноют к ночи, а значит, быть дождю.
Джед усмехается. Что ж, это старик любит тоже: прятаться за обыденностью, делать вид, что все как всегда… что это нормально – одинокий бес и Пустотник, вдвоем у костра. Ну, беседуют порядочные люди, или не совсем люди, так почему бы и нет? Почему бы не помянуть погоду: осень, стылый ветер с предгорий Ра-Муаз срывает листья с деревьев, и наверное, кости старого Пустотника отзываются на его тихий унылый голос. Почему бы не обсудить…
- Вкусный чай получился, - произносит бес вслух – зачем заставлять собеседника гадать о несказанном? К тому же, этот ведь все равно угадает.
- Я добавил немного Красного корня, - поясняет старик. – Рад, что понравилось.
- Но разве он не служит снотворным?..
- Ну, это смотря с чем смешать, - улыбается Пустотник. – Вот если с корой хины, как здесь, так очень даже бодрить будет.
Джед вздыхает – Роланд знает о лесе, кажется, все. И сыплет названиями трав и деревьев часами, только спроси. Где растет, как выглядит, как сорвать, с чем мешать… Бес пытался поначалу запомнить все эти «красная с синим прожилками и пахнет медом», «синяя с красными прожилками и пахнет горечью», потом понял, что не успевает – слова начинали кружиться в замысловатом танце, цепляясь друг за друга, сливаясь, перемешиваясь, пока не теряли смысл совсем. Но зато, стоило Роланду показать своему ученику какое-нибудь растение хоть раз – и бес запоминал его намертво и уже никогда не путал. Красный корень Джед знал, а вот хину…
- Я тебе покажу завтра, - Пустотник чувствует состояние своего спутника. Как обычно. – Хина только здесь растет и сейчас как раз в поре сбора. Я срезал немного коры, пока ты охотился.
Они идут на восток, к горам, уже вторую неделю. Зачем, Джед не спрашивает – за два года жизни с Роландом он привык к полукочевому существованию: то на юг, в леса Калорры, собирать корни тутовника, который растет только в долине реки Мерат и созревает раз в год… То на север, к Согду, искать песчанок – яд юрких змей лечил многие заболевания, не только у постоянных, но и у изменчивых тоже. Пустотник занимался знахарством уже не один десяток лет, и его знали – пускали на постой, кормили, хлеб в дорогу давали. Джеду тоже перепадало – и гостеприимства, и заботы. Ну как, старый Роланд завел ученика! Будет к кому обратиться, когда старик того… А что, ведь немощный уже совсем, в чем только душа держится. То ли дело этот, светленький – молодой, а спокойный, видать, с умом парнишка, соображает… Джед слушал тихие разговоры краем уха и молчал. Пусть себе. Не объяснять же всем и каждому, что возрастом он, пожалуй, постарше Роланда будет. Не признали за беса – и хорошо.
Путь давно стал неотъемлемой частью их с Пустотником жизни. Неспешный, вдумчивый, с долгими дневными переходами, когда надо было только внимательно смотреть по сторонам, и можно узнать все и обо всем вокруг, с непременными кострами по вечерам, когда они усаживались возле огня и тихо беседовали… обо всем и понемногу, как вот сейчас.
- Так что пей, чаек-то, - советует старик. – Полезно.
Джед не спорит – полезно, так полезно. И пусть к бесу, с его моментом иллюзии, никакая хворь не пристает, да и раны исчезают сразу же, будто и не было, но что мешает просто наслаждаться пряной горчащей жидкостью, согревающей тело приятным теплом? А ведь холодно сегодня ночью будет.
- Осень… - задумчиво тянет Пустотник, вороша угли тонким прутиком – так просто, ради интереса. Рой искр взвивается в воздух, пляшет в сгущающемся сумраке… Джед не удивляется совпадению их мыслей – уже привык.
- Через месяц, не больше, придут зимние ветра, - продолжает старик. – Надо бы завтра в деревеньку завернуть, есть тут неподалеку, я бывал пару раз.
- Постоянные? – спрашивает бес. Ему, в принципе, все равно, что Девятикратные, что Изменчивые – одни и те же проблемы, одни и те же разговоры, одна и та же жизнь.
Старик кивает:
- Постоянные. Земледельцы да пахари. Здесь даже саларов нет, маленькая деревушка-то.
- И как? – интересуется Джед. Жаль, что нет Скользящих в сумерках, может, кто бы знакомый оказался. Служба в саларском корпусе вспоминается неожиданно – звоном мечей и теплой чешуей боевого удава под ладонью. Удав был у его напарника – одноглазый, но толковый, на зависть остальным Скользящим. И на охоту с ним было здорово ходить – загонял дичь с полувзмаха хвоста… Вроде и недавно это было, всего-то года три тому как, а вот уже дымкой подернуто – словно Согд, яркий и душный город арен. Закончившийся почти две сотни лет назад.
- Да вроде как нормально. Давно уже живут, а не трогают их лесные. Не интересно, видимо.
Пустотник замолкает, и бес не торопится продолжить разговор. Лесные – это боль Роланда. Боль Большой Твари, которая и рада бы позаботиться о нерадивых родичах – кто послабее да поменьше, - а никак нельзя. Слишком уж велика и опасна.
- В общем, завтра к деревне идем. Может, удастся одежки теплой на травы выменять, - заканчивает мысль Пустотник. – А сегодня спать уже пора.
Старик поднимается и скрывается в темноте – там журчит узкий ручеек, весело прыгая по камням. Джед берет из костра алый уголек и крутит задумчиво на ладони. Что-то не так с учителем. Показалось или нет, а плеснуло сегодня знакомой вечностью в глазах, усталой да стылой. Только ведь вечность та – бесовская. Не Меченному Зверем нести ее бремя, не выдержит… а может, мара то была, ночь – дело такое, неверное. Надо как-нибудь расспросить.
Момент иллюзии расцвечивает мир вокруг слабой вспышкой светло-зеленого, и бес бросает обратно в костер уже остывший, почти черный уголек. На ладонях – ни следа ожога, а в голове одна мысль, слышанная где-то странная фраза: «утро вечера мудренее».
Утро начинается как обычно, с ледяной воды, набранной в ладони, и котелка с кипящим варевом на огне. Старик уже раздул костер и приготовил чай – знает, как тяжело даются его спутнику ранние подъемы. Джед глотает обжигающую жидкость из деревянной кружки, и чувствует, что почти начал жить, вот вроде бессмертный, столько лет на этом свете, а одно неизменно – отмените утро и можно будет чувствовать себя человеком.
От странного розоватого отвара проясняется в голове и быстрее бежит кровь по жилам. Настолько, что можно уже дотянуться до заботливо расстеленной на траве скатерки и отломить кусок хлеба, оставшегося с последнего захода к людям два дня назад. Краюха уже почти зачерствела, но еще съедобна – не бывшему гладиатору привередничать.
- Очнулся? – улыбается Пустотник. Боги, пусть вас нет, но благословите его за терпение и понимание. - Тогда пойдем, а то тут еще полдня пути, а хотелось бы до темноты успеть, чтоб не ломиться к добрым людям посреди ночи.
Джед усмехается и послушно поднимается на ноги. К добрым людям и правда лучше ходить засветло, а то ведь и позабыть могут о том, что они – добрые.
Деревушка открывается взгляду внезапно – вырубленной просекой посреди леса, неожиданным простором после тесного переплетения лиан и ветвей. Коричневые, мазанные глиной избы с плетенными из ветвей крышами, аккуратные дорожки от дома к дому и широкая улица, одна.
Некоторые дома разрушены, на остальных – следы пожара. Суетливо снующие туда-обратно люди…
- А ведь похоже, что добрались и до сюда Изменчивые, - замечает Джед, делая первый шаг по очищенной от зарослей, обжитой земле. Старик быстро идет впереди и отвечать не собирается.
Их приняли сначала насторожено: пара крепких, с Верхними кольцами на руках, крестьян преградила дорогу. В руках – наточенные серпы, и взгляд – подозрительный, цепкий:
- Кто такие?
- Роланд я, - послушно отвечает Пустотник, - знахарь. А это ученик мой, Джедом зовут.
- Почему вы идете из леса? – не унимаются мужики. Джед с трудом сдерживает ехидный ответ, молчит. Крестьяне полны решимости – отстоять, остановить… А еще – страха. И бес понимает их. Окажись они с Роландом Лесными, и деревушке конец. И так, видать, ночью из последних сил отбились.
- Мы – скромные путники, - продолжает все так же покорно Меченный зверем, он тоже чувствует этих добровольных стражников. – Надеялись выменять в вашей деревушке хлеба и одежду зимнюю, если найдется.
- Дядя Роланд! – врывается в разговор звонкий голос, и тонкая девчушка подбегает к ним, замирая возле Пустотника. В глазах Девятикратной плывет радость, спокойная и незамутненная, чистая радость от встречи. - Дядя Роланд…
- Ты его знаешь, Дея? – строго спрашивает один из мужиков, но видно уже – больше для вида. Напряжение уже ушло, и смерть – очередная, энная, перестала стоять за спиной.
- Он мою маму лечил, от лихорадки, - поясняет торопливо Дея, - пять зим назад.
- Ну, извините, если что, - крестьяне отходят в сторону. – Сами понимаете…
- Понимаем, - кивает Пустотник. – Давно? – он кивает на избы.
- Вчера, - сухо поясняет один из мужчин, – ночью. Вот, разбираемся потихоньку.
- Дядя Роланд, а пойдемте к нам? – предлагает девчушка. – Мама будет очень рада. И у нас дом почти целый, крыша только немного обгорела, так мы ее уже доделали…
- Пойдем, - соглашается старик, и они двигаются втроем вдоль улицы, оставляя позади коренастых стражей, отважных и бесполезных.
Изба Деи и правда цела, зеленеет новыми ветками крыша, сверкает чистотой крылечко. Только обгоревшая изгородь напоминает о несчастье, постигшем деревню.
Мать девчушки оказывается немолодой, а может, просто рано состарившейся, но еще вполне симпатичной женщиной, с тугими косами, обернутыми вокруг головы, и легкой, едва уловимой улыбкой.
- Знахарь! – удивляется радостно она и тут же начинает что-то греть, куда-то переставлять, накрывать на стол… Все это – одновременно, тут же рассказывая о прошедших годах: младшенький родился, печь новую поставили, дочка вот совсем уже на выданье, – самое важное и интересное. На столе появляются цветные чашки – согдийский узор плывет замысловатой вязью на боках, и тарелки, полные чего-то горячего, пахнущего так, что Джед невольно сглатывает слюну.
- Да вы ешьте, ешьте, - заботливо произносит хозяйка, уловив его голодный взгляд. – На здоровье.
Мясо просто тает во рту, а лепешки – свежие, упругие… и чай – крепкий, только что заваренный чай с южных границ, вязкий и кисловато-горький.
- Спасибо, - от души благодарит бес, чувствуя, что наелся до… до завтра точно хватит, а там видно будет.
- А теперь расскажи об Изменчивых, Серна, - просит Роланд, просидевший все это время в углу, тихонько отщипывая маленькие кусочки от самой большой и румяной лепешки, выданной ему хозяйкой.
- Да что там Перевертыши, - скучнеет женщина на глазах. – Вчера ночью налетели. Дома вот пожгли, да троих с собой утащили…
- Кого? – настораживается Джед.
- Да вот детей кузнеца – дочь да сына, да Литу – жила тут у нас одинокая, - голос женщины тих и в нем плывет смирение. Ну что такого, ну уволокли…
- Мало, - коротко бросает бес, вспоминая свое саларское прошлое.
- Они быстро ушли, словно позвал кто-то… или прогнал, - встряёт Дея. – Я видела.
Джед оглядывается на Пустотника: только одно существо могло позвать Изменчивых обратно – Тварец. Или сама Большая Тварь.
Старик мотает головой – Твари здесь нет, Меченный бы почувствовал. А вот Тварец – вполне может быть. Где-нибудь в лесном поселении.
- У вас раненых много? – спрашивает Роланд.
- Ну, - вспоминает Серна, - у Ригаса вроде как рука сломана, да жену ударили сильно – хромает. У Дарена дочке младшей лицо разбили, да вроде как снасильничали старшую. У…
- Веди, - перебивает Пустотник, подхватывая со скамейки свою сумку.
- Лечить будешь? – недоверчиво заглядывает ему в лицо хозяйка. И светлеет, видя ответ. – Пойдем, конечно.
Они уходят – Роланд двигается быстро, стремительно, совсем не по-старчески.
- Дея, ты видела, куда Перевертыши увели людей? – спрашивает Джед застеснявшуюся было девчушку.
- Да к горячим ключам, по той тропке, - охотно поясняет Дея. – Больше там идти некуда – болото начинается.
- А покажешь?
В глазах девчушки светится вопрос, но она послушно кивает.
Лес принимает беса в свои объятья почти радостно, половодьем звуков, яркой зеленью листвы, едва ощутимыми запахами. Джед привычно растворяется, оставив позади на опушке пораженную Дею – не видела она ни разу до этого, как исчезают бесследно и беззвучно в стене непролазных зарослей. Беса больше нет – забыты песок согдийской арены, пестрота пограничных поселений, долгие скитания по свету и неспешные беседы о жизни. Есть только Скользящий в сумерках, и рука сжимает рукоять меча, а глаза выискивают на земле едва видные следы.
Изменчивые пошли напрямик – что им эти болота и людские тропы?.. Хотя и вышли из деревни по тропинке на горячие ключи, Дея не ошиблась.
Было их четверо, трое мужчин и женщина, и шли они в человеческом обличье, тащили за собой пленников. А значит, шанс найти и остановить еще оставался. Вот только чуть-чуть ускориться…
Деревья вокруг сливаются в сплошную полосу, ветки послушно отворачивают с пути, камни убираются из-под ног, и ни один прутик на земле не смеет хрустнуть под неосторожной ногой. По лесу бежит салар. И заросли бросают след добычи ему под ноги.
Ночь приходит незаметно: холодком подступающей осени, поднимающимся северным ветром, громким голосом просыпающегося в темноте леса. Джед останавливается только когда уже не может различить ни тени следа на влажной от вечерней сырости земле. Костер не разводит – Изменчивые слишком близко, могут и учуять. Укладывается под сосной в развилке старых узловатых корней на охапке душистых веток катары, мягких и пушистых, завернувшись в серый плащ, добытый с самого дна своей котомки. Здравствуйте, Скользящие, вот и вернулся... Снится ему Хаа – одноглазый удав шипит и дергает за собой, требуя найти хозяина. Сон накатывает яркой марой, ночным бредом, красочным и непонятным, воют вдали волки, обязательно Перевертыши, он чувствует это - и где-то на грани слуха зовет в путь, теребит яростное шипение гигантской змеи…
Утро начинается с первыми лучами солнца, прерывает ночное забытье, заставляет прийти в себя и – в путь. Роланд не узнал бы сейчас своего ученика, нет дурмана утреннего полусна, нет долгого возвращения к жизни, движения точны и экономны: свернуть и сунуть в котомку плащ, разбросать по сторонам душистую зеленую подстилку, глотнуть холодного красноватого отвара из фляги и скользнуть дальше по едва заметному следу.
Окончательно Джед приходит в себя только к концу второй отмотанной по лесу лиги. Встряхивается, ощущая наконец и влажные капли росы на руках и лице, и легкое тепло утренних лучей… и подбирается – след на земле слишком четкий, а значит, Изменчивые ближе, чем он думал. Что-то задержало Перевертышей, помешало уйти глубже в чащобу. Бес уже почти догадывается – что.
Маленькая, стыдливо прикрытая гигантскими папоротниками поляна открывается его взору уже во второй половине дня, когда солнце, набрав свою полную силу, заливает лес вокруг щедрыми потоками золотого света. В самом центре, словно выложенное напоказ, распростерлось ничком худое женское тело. Длинные смоляные волосы разметались по спине и вокруг, закрывая часть порезов и синяков, а предплечье неловко вывернутой, выпростанной в сторону руки покрывают черные кольца Браслетов. Всех девяти.
Джед присаживается рядом, осторожно переворачивает тело за плечо. У женщины разодрано горло, похоже, что зубами, и на грязную рану уже сползлись рыжие лесные муравьи – бегают, копошатся. Лицо ее, белое до синевы, застывшее, искаженно гримасой ужаса – женщина умирала долго и больно и знала, что утром не встанет. Она еще совсем не стара, та короткая пора, когда молодость вроде уже и закончилась, а старость еще не собирается начинаться, - зрелая и, пожалуй, красивая. Была при жизни. Что же случилось с тобой, постоянная, что одело на тебя целых восемь браслетов так рано?.. Будь ты чуть осторожней, и может, дождалась бы, выжила, а сегодняшняя смерть осталась бы в памяти только болью да черной полосой на запястье. Одной из…
Бес осторожно укладывает тело женщины обратно на землю - в голове всплывает тихий голос Серны: «Лита, одинокая...», вытягивает руки вдоль туловища - страшная рана насмешливо скалится в небо вторым ртом. Двигается к стене деревьев и быстро обрубает нижние ветви ближайших; лезвие ножа легко рассекает твердую кору, почти не замедляясь. С каждым ударом бес чувствует, как отпускает его неожиданное бешенство, расслабляется что-то внутри, что-то стремительное и опасное, как изготовившаяся к броску кобра.
Тонкие серебристые листья ложатся на Девятикратную, укрывая трепетным саваном, чуть дрожащим на поднимающемся ветру, скрывая мертвую от чужих глаз в последнем ее упокоении. Большего Джед сделать сейчас не может: некогда копать могилу – след зовет за собой, напоминая о двух живых еще детях, и костер развести нельзя – учуют. Женщина так и останется не погребенной. Но еще одна малость подвластна бесу – острое лезвие вырезает на коре ближайшего дерева короткое: «Лита. Вторая неделя западня года Рыжей Кыси.»
Лес обтекает его стремительную фигуру, услужливо расступаясь с пути, укрывая от чужих глаз колышущимися на ветру ветвями, маскируя звук легких шагов шелестом листвы... Лес словно извиняется за оставшуюся за спиной поляну с высоким холмиком свежих, пряно пахнущих ветвей. Скользящий бежит вперед легко – он уже почти настиг, почти догнал. И боевой транс уже охватывает тело знакомым холодом сосредоточенности. Салар шестого уровня, Джед-из-Фернаха, настигает добычу.
Они встречаются у ручья – похоже, Перевертыши остановились на привал. Трое кряжистых коренастых парней, молодых, совсем недавно прошедших посвящение - Вепри, и стройная гибкая девушка, с коротким ежиком торчащих во все стороны белых волос. Возле большого валуна на берегу – след оставшихся за спиной предгорий – испуганно сжались мальчик и девочка, похоже, погодки. Лет двенадцати, не старше. Один из Изменчивых разделывает ножом небольшую косулю, остальные выжидательно наблюдают. Джед успевает удивиться, почему они так и не перекинулись – так и бежать проще и есть сподручнее, но мысль проскальзывает на дне сознания, не оставляя следа.
Скользящий делает шаг вперед – к самой границе леса. Короткий и неслышный почти шаг.
Мужчины-Перевертыши как по команде оборачиваются в его сторону, еще недоуменно, но уже напружинясь для возможного прыжка. И бес бросается вперед.
Время замирает и распадается на короткие мгновения – удары сердца, стучащего ровно и уверенно. Саларский меч, Оружие Наставника, полученный когда-то на торжественном посвящении, привычно пляшет в руках, описывая замысловатый пируэт начавшегося танца смерти.
Первого Перевертыша Джед просто пронзает, почти не останавливаясь, - лезвие клинка входит в голую грудь противника легко и так же, играючись, выскальзывает обратно. Бес даже не замедляет шага, тягучего и плавного переката с пятки на носок, стремительного движения хищника к добыче – ходить так его научили когда-то на жарком песке арен, память о которых не долетела до этих мест.
Оставшиеся двое почему-то не перекидываются, бросаясь вперед с короткими прямыми мечами. Их кто-то учил – чувствовать клинок, ловить ритм чужого движения, учил долго, и у Перевертышей почти получается – левую ладонь беса резко колет и в мозгу вспыхивает аромат зеленых яблок, как ни раз прежде… но Изменчивые – не гладиаторы и даже не Скользящие, и схватка заканчивается быстро – двумя трупами у ног бывшего наставника саларского корпуса поселения Фернах.
Девушка успела перекинуться – палевая волчица с яростным рычанием прыгает вперед. Но не на беса – к одинокому валуну и сжавшимся в ужасе детям. Джед бросается наперерез. Они успевают почти одновременно, его клинок и ее зубы. Вот только она – чуть раньше. И острые клыки сжимаются на горле светловолосой девочки за миг до того, как острое лезвие вспарывает лохматый бок.
Они заваливаются вперед вместе – волчица и ее жертва, и Перевертыш почти тут же разжимает от боли свои клыки. Бес, прыжком оказавшись возле обеих, отпихивает зверя в сторону, наклоняясь к ребенку. Алая кровь бежит из прокушенной трахеи, вспухает пузырями выходящего из легких воздуха. Девочка тонко сипит и дергается. Джед бросает короткий взгляд на запястье правой руки ребенка – всего одна радужная полоска, хвала богам! – и точный удар ножа прекращает агонию умирающей.
Бес распрямляется и встречает взгляд мальчика – целого и невредимого. Сын кузнеца смотрит на своего спасителя остановившимися от ужаса глазами. Мужчина сдерживает готовое сорваться с губ ругательство и шагает вперед к ребенку. Тот отшатывается назад, пытаясь вжаться в поверхность валуна и не сводя взгляда с красных пятен крови его сестры, расплывшихся на рукаве саларской куртки. Джед останавливается, не дойдя до мальчика пары шагов.
- Как тебя зовут? – как можно мягче произносит мужчина.
Ребенок молчит пару мгновений, бесконечных и вязких, пропитанных запахом крови и смерти. Наконец отвечает чуть слышно:
- Сато…
- Я пришел из деревни, Сато, - все так же мягко продолжает бес. – Знаешь тетю Серну?
Мальчик растерянно кивает.
- Она послала меня за тобой. Завтра утром я отведу вас с сестрой к родителям.
- А Уля точно встанет завтра? – робко спрашивает ребенок.
- Конечно встанет, прямо на рассвете, - заверяет его Джед. – Мы с тобой подождем сегодня здесь. А завтра все вместе пойдем. Хочешь пить? – меняет он тему.
Мальчик непроизвольно облизывает губы и кивает.
- Сейчас принесу. Ты пока подожди, - бес разворачивается к лесу, где оставил свою котомку.
Лежащая чуть сбоку волчица коротко рычаще кашляет, и звук этот странно напоминает смешок.
- Перекидывайся, - отрывисто бросает мужчина, скользнув по зверю почти равнодушным взглядом. – Поговорим.
И больше не останавливаясь, шагает к деревьям.
Ребенок жадно глотает настой, вцепившись в флягу обеими руками. Джед пользуется моментом, чтобы накрыть тело Ули курткой одного из мертвых Перевертышей и оттащить их тела к лесу, не забыв проткнуть сердце каждого мечом, а то Изменчивые – твари живучие.
Наконец Сато отрывается от значительно полегчавшей фляжки – взгляд его цепляет темную куртку на месте трупа сестры и расслабляется, - и зябко ежится. Бес накрывает плечи мальчишки своим серым плащом, теплым и мягким.
- Сейчас костер разведу, - обещает Джед, ведь уже можно дать наконец волю жаркому пламени. – И мясо пожарю.
Сухие ветки находятся быстро. Как и несколько листьев лисьего куста – если ими натереть мясо, оно становится мягче и пахнет вкуснее.
Бес орудует в центре поляны, разводя костер, стараясь не обращать внимания на тихое хриплое дыхание за спиной – раненая волчица так и не захотела перекидываться, продолжая лежать на мокрой от вечерней росы траве.
Огонь разгорается ярко, жадно треща смолистыми сучьями, наполняя воздух живительным теплом – вечер уже вступил в свои права, прохладный и тихий.
- Сато, иди сюда, - зовет Джед, и мальчик послушно подходит, опускается на корточки рядом с огнем. Он чуть дрожит, и чего больше в этой дрожи, проходящего шока или холода – неясно. Бес пододвигает поближе охапку мягкой катары и осторожно усаживает ребенка.
- Кушать хочешь? – негромко интересуется Джед, пытаясь поймать ускользающий взгляд мальчика. Тот молчит. Потом все-таки мотает головой, продолжая неотрывно смотреть на пламя. Бес вздыхает и притягивает ребенка к себе. Сато замирает, не шевелясь – этакая теплая безучастная статуя.
- Я должен был убить твою сестру, - произносит Джед, не убирая руки с тонкого мальчишеского плеча. – Чтобы ей не было так больно.
Сато неожиданно всхлипывает и начинает плакать, беззвучно и бесслезно, содрогаясь всем телом. Бес поправляет на ребенке свой плащ, укутывая поплотнее, и прижимает его к себе – завернутого почти с головой, только светлая макушка торчит из складок саларского одеяния.
Наконец мальчик успокаивается и замирает, расслабленно привалясь к боку своего спасителя. Джед обнимает его покрепче и задумчиво щурится на костер.
Бес любил Фернах. За желтоватую пыль укатанных телегами улиц и красный кирпич невысоких стен, за флюгера на крышах, почти все в виде крылатых змеев – странный герб для пограничного поселения. Согдийский. За спокойные вечера на крыльце дома и близкую границу леса, в котором в любой момент можно растворится. За тихую речку, что текла по западной окраине поселения, отрезая его от тракта, лишь высокий деревянный мост связывал их берег и проходящую мимо дорогу, словно переход между миром Скользящих и остальным.
А больше всего любил Джед раннюю осень в Фернахе. Когда первые дожди смачивали высохшую за время летней засухи землю, и начинающие рыжеть деревья громко шелестели на приходящем вместе с осенью восточном ветре. А небо становилось серым-серым и, казалось, наваливалось на самые крыши домов. Змеи-флюгера в ответ на это возмущенно трещали и царапали своими крыльями серебристое дно оседающего неба…
Осенью к нему пришли ученики – два мальчика десяти лет отроду: один невысокий, плотный и ярко-рыжий, словно отсвет летнего солнца на осенней листве, а второй – чуть повыше, худенький и светловолосый, как росток жесткой травы, что росла по краям лесных озер. Такие разные ребята…
Они и смотрели на салара совсем по-разному: один – мимолетными мазками-взглядами, заливаясь краской и смущаясь, второй – настороженно и сосредоточенно. Лишь одно было общим в их взглядах – восхищенное почтение, сияющее на самом дне.
- Меня зовут Джед, - сказал тогда бес, - и не смейте называть меня Наставником. Не заслужили пока.
Джед хмурится и гонит от себя воспоминание – Лион и Карел давно уже выросли, сами теперь Наставники, но сколько же он не видел своих учеников... с того самого момента, когда ушел из Фернаха после короткого и прямого вопроса Карела: «Скажите, Наставник, а вы – и правда один из Отцов?». Легенда должна быть легендой, и бес, бывший манежный, покинул привычное поселение, оставив юношей на попечение старого и опытного Дарена. Они тогда очень жалели, что Наставника переводят. И кажется Лион, пронырливый огненноволосый Лион, чье любопытство стало притчей во языцех всего Фернаха, так и не поверил в его слова о вызове в Калорру…
Сато уже сопит тихонько, маленький, теплый и беззащитный. Так похожий на Карела внешне и настолько иной. Не боец.
Джед аккуратно укладывает ребенка на подстилку из веток, не забыв подбросить новых дров в костер, и уходит в сгустившуюся темноту – навстречу хриплому дыханию раненного зверя.
Волчица лежит неподвижно, чисто вылизанная рана начинает затягиваться понемногу, а глаза только прикрыты – не спит, выжидает.
- Перекидывайся, - бес не предлагает, это приказ. – Поговорим.
Тело лежащего на земле зверя идет волнами, дергается несколько раз – и вот на земле уже свернулась обнаженная девушка, зажимая рукой открывшуюся на боку рану и сдавленно шипя от боли.
- Доволен? – выдыхает она сквозь стиснутые зубы. – Убийца…
Слово полно ненависти, страстной, смертельной.
- Кто бы говорил, - равнодушно отвечает бес, присаживаясь рядом со скрюченным женским телом. – Покажи.
Она сдавленно рычит, горлом, почти по волчьи, он лишь отводит ее руки в сторону и внимательно осматривает рану.
Чистая вода, тряпка и несколько листьев Золотого цветка – и кровь перестает идти, а рана розовеет на глазах. Роланд не зря учил беса и таскал его с собой по деревням Изменчивых.
- Тебе повезло, - сообщает Джед, аккуратно перетягивая бок бывшей волчицы, - я бил не насмерть.
- Откуда ты знаешь, как нас лечить, Серый Убийца? – спрашивает она, наблюдая за его ловкими умелыми руками.
- Так получилось, - коротко отвечает он, затягивая узел потуже. Девушка чуть заметно морщится, но молчит. – А теперь одевайся.
Она послушно натягивает собственные штаны и куртку, тихо ругаясь от боли в боку при резких движениях.
- К утру почти заживет, - сообщает бес, когда девушка предстает перед ним полностью одетая. – Есть хочешь?
- Какой ты добрый, Убийца, - скалится она.
Она грызет мясо жадно, проглатывая большими кусками, совсем по-звериному. Джед аккуратно отрезает пласт от своего куска и медленно, вдумчиво жует. Бок косули отлично пропекся в углях, став румяным и сочным. На самом деле вкусно.
- Зачем вы утащили с собой детей? – спрашивает бес, когда трапеза закончена, и девушка замирает, настороженно косясь на него через пламя костра.
- А зачем они вырезали всех щенят из нашего логова? – ненависть в ее взгляде острее наточенного кинжала, вот только собеседник ей попался бессмертный – коли, не коли…
- Крестьяне из этой деревни? – уточняет он.
- Не из этой, - неохотно признает Изменчивая. – Только какая разница? Ты думаешь, наши щенки умирали легко? У них не было в запаси девяти жизней, как у этих!
- Девяти смертей, - поправляет Джед, и Волчица отчего-то тушуется. Отворачивается и натыкается взглядом на свернувшегося клубочком под саларским плащом Сато. Ненависть вспыхивает в глазах девушки с новой силой.
- Вас всех... – хрипит она, давясь собственной жаждой смерти, - по девять раз! Каждый день!..
Бес чувствует ее сейчас – ярость и боль, и злость от собственной беспомощности, от этого вот вынужденного разговора с врагом. И на самом дне – тоска. Глухая, неизбывная, непреходящая…
- Кто у тебя погиб? – спрашивает он, ловя ее взгляд, принимая чужой огонь, чужую горечь, растворяя в собственной вечности.
Глаза ее светлеют, теряя желтоватый, совсем волчий отблеск, и становятся просто серыми – серебристыми, как низкое осеннее небо.
- Мать, - выдыхает девушка-Перевертыш. – И братья. Маленькие еще совсем были…
Она умолкает и смотрит на огонь, зябко ежась в своей короткой курточке – Изменчивые редко заботились о теплой одежде, всегда же можно перекинуться, если совсем уж холодно.
- Что ж вы так мало увели?
Она взвивается, готовая ответить на насмешку, отразить укол… и натыкается на спокойный взгляд через костер.
- Так получилось, - отвечает она наконец, старательно копируя его давешнюю интонацию.
Джед больше не задает вопросов, и так понятно – пришедшие издалека мстители и местная горячая молодежь, падкая на пылкие речи. Вот только почему Тварец не вмешался вовремя, не остановил… Кто его знает.
Они молчат – почти мирно, глядя на огонь вместе.
- Давай спать, - негромко предлагает бес. – Завтра утром уйдешь, пока дети не встали.
Девушка-волчица недоверчиво щурится.
- Как тебя зовут? – спрашивает неожиданно Джед.
- Альтея, - в глазах ее – неуверенность. И ни капли былого пламени.
- Спокойной ночи, Альтея, - невозмутимо говорит бес, укладываясь на подстилку рядом с Сато. – И учти, в следующий раз щадить не стану. Сладких снов.
Утром Джед кормит Сато и Улю остывшим мясом и поит настоем трав. Девчушка совершенно цела, если не считать нового черного Браслета на правом предплечье, да залитого кровью платья. Она аккуратно отхлебывает травяной чай, обхватив кружку ладонями, и временами тихо вздрагивает – шок от пережитой боли и испуга еще не отпустил ее. Пару раз бес ловит мимолетные взгляды в свою сторону, незаметные, украдкой. В них мелькает паника – обычный страх Девятикратной перед прошедшей смертью. Он знает, что это пройдет, дайте только время.
Они выдвигаются в путь сразу же после еды, собрав в саларскую котомку нехитрый скарб. Джед идет впереди, показывая тропу, и дети уверенно шагают следом, рассекая вместе с ним заросли.
О девушке-волчице они так и не спросили, хотя шептались о чем-то тихонько, замолкая всякий раз, когда бес поворачивался к ним.
Джед не настаивает – пусть разговаривают. Лишь бы приходили в себя быстрее.
Альтея ушла перед самым рассветом – бес контролировал каждое ее движение, не открывая глаз. Изменчивая осторожно встала, подхватила с земли одну из валявшихся сумок и скрылась в лесу.
Бес улыбнулся и позволил себе заснуть снова.
На исходе четвертого дня пути лес закончился – вырубленной просекой и рядом скромных домов. Ребята оживились и выбежали вперед, торопясь к родителям. Джед проводил их взглядом и двинулся по главной улице.
Деревня выглядела гораздо целее: крестьяне подновили крыши, где могли, восстановили стены. Жизнь возвращалась на круги своя.
На крыльце знакомой избы сидела Дея, переплетая заново циновку из твердой камышовой соломы – тонкие пальцы проворно сновали по желтым упругим стеблям, сгибая их хитрыми углами, соединяя, сращивая… Замысловатый узор выходил из-под рук девчушки – запутанный, со множеством узелков, отростков, торчащих кистями камышинок.
- Как у вас тут дела? – спросил бес от калитки.
Дея вздрогнула от неожиданности и почти выронила свое творение, но подхватила вовремя, прижала, бережно, чтобы не помять. Радостно улыбнулась навстречу.
- Хорошо… дядя Роланд снова всех вылечил! А вы нашли Перевертышей? – в глазах девчушки ожидание и предвкушение переплетаются не хуже недавнего камыша.
- Нашел, - коротко отвечает Джед. – И Сато с Улей привел, они уже домой убежали.
- А Лита?
- В двух днях пути отсюда, в лесу, - бес знает, что никто не пойдет искать, ведь одна же жила, особняком ходила, небось, и уточнять не собирается.
- Жалко… - грустнеет на глазах Дея, но вспоминает о положенном гостеприимстве:
- Вы в дом-то проходите, устали, наверное.
В горнице темно, только слабый свет луны пробивается в небольшое окно, рисуя синеватые узоры на стенах, полу и лицах…
- Я вызывал Тварьца, - голос Роланда не громче шепота ветра за окном, тает в ночном полумраке, тянется вязью слов,
- расспросил, почему был набег. Говорит, пришлые клан взбаламутили, а он удержать не смог, стар слишком, - Пустотник ехидно фыркает, и сверкает в темноте нежданной белизной ряд зубов-клыков, - обещал, что будет следить, чтобы не повторялось.
- Это он остановил набег, - Джед не спрашивает, он уверен. – Только почему позволил увести пленников?
- Законная добыча, - поясняет Роланд, он тоже жил когда-то в клане, вместе с другими Переменчивыми. Пока однажды не выпустил на волю своего Зверя и не ужаснулся сам.
Бес и Пустотник сидят на лавке в маленькой деревенской горнице – совсем рядом, и Джед ловит себя на мысли, что когда-то, в Согде, он бы ни за что не поверил, что такое возможно. А ведь Роланд сумел стать для него не просто попутчиком, - Учителем.
- Завтра уходим, - произносит наконец Меченный, первым нарушая уютное молчание. – Идем к Предгорьям.
- Зачем? – обычно бес не спрашивает, но он как-то обещал себе…
- У меня там одно небольшое дело, - скалится Роланд, только оскал тот ничего общего с весельем не имеет.
Согдийская вечность опаляет воздух сухой пылью, заполняя глотку, забиваясь в легкие. И где-то на грани слышимости рокочет Зал Ржавой Подписи, грозный и живой кокон странного беса по кличке Марцелл.
Джед гонит прочь наваждение и второй раз думает, что звали сейчас – не его.
Дорога заканчивается быстро – неправильно быстро по ощущениям беса. Словно время, неспешно капавшее до этого момента редкими мгновениями минут, очнулось и потекло полноводной рекой, захлестывая с головой впечатлениями и мыслями.
Три дня пути, привычного, пешего, через лес. С остановками и рассказами – о травах, о зверях, о птицах…
Три ночи костров – горячего пламени, красящего темноту золотистыми брызгами искр, рассеивающего осенний холод темноты вокруг…
Три вечера вдумчиво молчания, с короткими словами, не складывающимися в рассказы, с терпким ароматом чая – каждый раз нового, с тихой улыбкой собеседника сквозь пламя.
Три приступа былого половодья – вечности, постоянства, тоски, и все – в светлых глазах Пустотника. Бесовская доля – не-бесу?.. не бывает…
Дорога заканчивается возле быстрой реки, стремительно текущей вдоль отрогов гор. Вместе с лесом, замершим на этом берегу последними колоннами вековых стволов.
Ожидание. Вот что встает впереди. Холодными серыми склонами на том берегу, ледяным ветром в лицо, спокойной усмешкой в старческом взгляде.
- Как переправляться будем? – спрашивает бес, притворяясь, что не почувствовал странного зова – еще-не-сбывшегося – разлитого в этом мгновении.
- Ты остаешься здесь, - спокойно говорит Роланд. – А я уж как-нибудь… сам.
«Пора мне, - молчит Пустотник, древний, изможденный старик в пыльном дорожном одеянии и с усмешкой Большой Твари. – Извини».
«Ничего, - улыбается одними глазами светловолосый бес, поймавший вечность за хвост против своего желания. – Бывает».
- Удачи тебе, - произносит Джед вслух.
- Тебе она понадобится больше, - возражает Роланд. – Так что удачи, ученик.
Пустотник разворачивается и двигается к узкой ленте реки.
- Спасибо, Учитель, - говорит негромко бес, глядя вслед старику, уверенно направляющемуся к серым холодным скалам, которые Перевертыши называют Землей Отцов. И только Тварьцы, тихонько, – кладбищем Тварей…