Великое Дао, скажи, пожалуйста: какого хрена?!
Провокатор, как обычно, Джедайт вся ответственность на него, товарищи))
читать дальшеГрольн выпевает слова негромко, умело вплетая их в перезвон струн. И лей хороший, настроенный… звуки разносятся по наступающим сумеркам, и Мы замираем, слушая – вот тут, возле деревьев, потому как не стоит тащиться нам всем к честной компании у костра.
Когда на небе звезды сплетаются в узор,
Охапку дров подбросьте в пылающий костер –
И о делах великих вам песню бы пропел
Бродяга полудикий, что нынче не у дел.
Тот, который был Я, легко щурится, одобрительно кивая – нравятся ему эти строки, хоть и слышали мы их давно, и не Льняной Голос пел их тогда… Молчаливая задумчивость плывет над огнем, усмехается ехидно Мом своим мыслям – я помню тебя, пятнистый шутник, ты оступился однажды в том странном и родном для нас с тобой мире. Я звал тебя тогда Молодым, не Я, который есть, а тот Я, что был там.
Когда обеспокоен король родной страны,
Что нужен ей не воин, но рыцарь для войны, -
В ответ на зов владыки влетит опять в седло
Бродяга полудикий, врагам своим назло.
Смеется добродушно Эйнар, и сверкают багряные отблески пламени на белом доспехе. Среди моих Я есть и тот, что помнит боевое безумие, когда-то разрывавшее тебя на части и застилавшее мир кровавой пеленой… и орел с дурацкой, но так подходящей ему кличкой Ужас, визжал на твоем плече…
Когда за честь принцессы не вступится никто
Из тех головорезов – к ней явится зато
Пусть не прекрасноликий, но преданный вполне
Бродяга полудикий, чужой в родной стране.
Шевелится Лаик, вздыхает и прижимается к своему спутнику, ласково перебирающему ее светлые волосы. Они сидят чуть в стороне от остальных, словно только вдвоем, только наедине, но песня тронула и их, завлекла, затянула. Захоти я – и вновь почувствую холод могилы вокруг и увижу серую глыбу надгробного камня с твоим – моим тогда - именем. И боль от мелодии Слова Последних вновь обожжет мертвое тело, возвращая жизнь.
Зато в другое время он бродит по лесам,
Нога забыла стремя, а уши – голоса…
Ценой хвастливых криков он не купил покой,
Бродяга полудикий, забытый и больной.
Те, которые Я, молча стоят за моей спиной, расслабленно наблюдая за пляшущими языками пламени, впитывая негромкую мелодию песни, сложенной обо всех нас. А у костра сидят те, которыми я когда-то был – и тот Я, и другой, и третья… Все они – часть моих воспоминаний и перерождений, самостоятельные теперь, они почтительно косятся на меня. Вот чего не люблю, так это преклонения. Как оно проще было, пока нас не узнали, так нет же ведь, проболтался кто-то…
Из темноты почти беззвучно выныривает Сарт, приветливо кивает остальным, подсаживается поближе к огню, зябко ежась – трудно даются бывшему – Магистру, Чудотворцу, Верховному? – бывшему, так метко прозванному здесь Бредуном - походы к переплету, очень трудно даются.
- Ну, как оно там, Сарт? – басит Эйнар, разрушая задумчивую тишину, повисшую было после последних строк.
- Да все также, - пожимает плечами тот. – Что-то происходит, сами чувствуете, наверное, а что – никак не видно. И не слышно тоже…
Он косится в мою сторону – не надо Сарт, я все тебе рассказал, все, что помнил о Зверь-книге, не вовлекай меня в разговор, толку не будет. Тот, который буду Я, легко тянет меня за плечо – от костра в темноту. Он-то знает, что место наше совсем не здесь, не по нраву ему роль живой легенды… Я киваю Сарту и ухожу, вместе со всеми, которые Я.
С Даниэлем все проходит обычно гораздо проще – он парень веселый и меня своим предтечей не считает. Да и я не держу среди своих воплощений его жизни – ну, сражались когда-то вместе, было дело, только он о том не знает, а Мы рассказывать не собираемся. И вообще, эта парочка – русоволосый десантник в камуфляже и огромный тигр Рыки, словно забрела в наши ряды случайно. Это мы – Неприкаянные, а они так, мимо ходят, жизни радуются, и неприятности у них рассасываются, будто сами по себе. Ну, бывает, останется порой несколько шрамов на руках и лапах, так кто ж их считает-то?..
В общем, нравятся мне эти двое, нет в них нашей общей обреченности и метки вечностью, может, потому, что молоды еще совсем. Но остальные мои Я тоже держат русоволосого за своего парня, а они редко бывают так единодушны.
Сегодня у костра Даниэля почти пусто – только одинокий гость легко смеется да похлопывает по мохнатому боку развалившегося лениво в траве тигра. Даниэль улыбается в ответ, машинально поглаживая ремень спущенного на траву автомата. Русоволосый – единственный среди нас с огнестрельным оружием, не доверяют остальные как-то этим шумным ломающимся штуковинам, да и патроны еще искать… Но каждый выбирает по себе… я вот тоже свои «бабочки» до сих пор иногда вспоминаю – по руке были и по душе, жаль, с собой прихватить не сумел.
Они замечают меня почти одновременно: лежащий тигр фыркает приветливо – один из тех, которые были Я, тоже однажды был тигром, и Рыки чувствует родича, а незнакомый мне мужчина, обернувшись, глядит прямо в глаза. Отсвет огня золотит его светлые волосы, и тот, который был Я, хлопает меня по плечу, напоминая. Но я и так уже почувствовал другого беса, и душная согдийская ночь приглашающее скрипит сухим песком вечности… Тот, который есть Я, встряхивает головой – это не его видение, это было, но с другим Я, и слава богам, которых Мы так и не встретили за все наши долгие жизни…
Мы улыбаемся навстречу, подходя вплотную, видя радость в светлых глазах, которая почему-то очень греет того, который был Я.
- Привет, Марцелл, - говорит Даниэль, и я киваю в ответ.
- Здравствуй, Джед, - это собрату-бесу, так неожиданно встреченному здесь.
- Здравствуй, Марцелл.
Даниэль, догадливый парень, легко поднимается на ноги и машет тигру:
- Пойдем-ка, брат, прогуляемся, не будем мешать беседе…
Рыки недовольно ворчит, но все-таки встает и двигается в темноту вслед за хозяином, успевшим еще махнуть рукой в ответ на мой признательный кивок. Ты прав, Даниэль, - встретимся еще не раз, сочтемся…
Я присаживаюсь рядом с костром, чтобы тут же получить в руки кружку с горячим ароматным чаем и, грея пальцы, поймать заинтересованный взгляд беса напротив.
- Не знал, что я здесь?
- Нет, - качает головой Джед, - я только сегодня пришел, далеко был - пока Сарт дозвался… Я его и не видел еще. Что у вас здесь происходит?
Хороший вопрос, интересный… мне бы самому знать, Джед, я бы обязательно сказал.
- У нас здесь кокон, чувствуешь? – Бес кивает. Еще бы, Переплет – штука такая, резонансом по нервам бьет… - А вот что в нем зреет – непонятно. Но надо, что б созрело, и желательно побыстрее. Вот и ускоряем.
- И давно?..
- Вторая неделя уже, - честно отвечаю я.
Нелегко дались остальным эти дни – это я, бывший пленник чужой арены, знаю, что жизнь может течь столетиями мимо и без моего участия, а они всегда в центре событий, всегда решают что-то… привыкли за судьбы миров отвечать, ждать в сторонке разучились. Или не умели никогда? Те, которые Мы, тоже не любят неизвестность, но терпение – одна из частей натуры Отшельника, так почему бы и не подождать в такой интересной компании?..
- Вы совсем не знаете, что там? – Джеду интересно, и то верно – часто ли в нашей долгой жизни случается что-то совсем новое?..
- Там Зверь и Книга, - кратко поясняю я. И Мы все чувствуем – воспоминание о том мире встает перед глазами беса. Ты тоже шагал когда-то в Дверь?.. Вижу, что шагал. И Бездна тебя обжигала яростно, не принимая, и Момент Иллюзии длился бесконечно, затмевая все вокруг нереальными красками возвратов. Мы вечно живы, так вышло, и вечная смерть – не про нас, но выдержать ее все-таки пришлось. Меня, полуживого, почти наполненного ядом ухода, тогда выбросило в спокойный мир, за что Те, которые Я, долго благодарили нашу изменчивую судьбу, выхаживая мое обессиленное тело. Но я – Отшельник и Пустотник, а ты как выбирался оттуда?..
Я задаю совсем другой вопрос, который настойчиво подсказывает мне тот, который был Я. Ему интересно, и остальным, впрочем, тоже. Только тот, которым Я не стану никогда, насмешливо смотрит в стороне.
- Тебя ведь не было в Пенатах Вечных, Джед?
- А что мне там делать? – усмехается в ответ бес. – Я не умею глотать идущее горлом время, Марцелл, не успел научиться в Согде. Я в этом времени живу и ни разу еще не жалел об этом.
В светлых глазах Джеда нет ни следа седой утомленной вечности, запомнившейся мне по прежним временам, только спокойствие и интерес к текущей вокруг непрестанно жизни. Мы, которые Я, знаем это любопытство, мы уже успели понять, что ничто не вечно, кроме нас, а потому – все меняется и каждый день может быть новым, если присмотреться. Но где и когда ты сумел пройти свой путь отшельничества, бес? Или просто повезло тебе – не успел врасти в постоянную безысходность однообразия одинаковых будней, как тот, который был Я, когда-то? Как же мы выдирали его из этого болота, всеми своими жизнями и памятью, отмывали, приводили в чувство… Вечность слишком легко превращается в седую пыль трухи, засыпающей мир вокруг - тот, который был Я, помнит это. Тот, которым Я не был, любит вспоминать эти тусклые дни, он видит в них особую красоту. Остальные мы, которые Я, не спорим.
- Когда сказали, что ты ушел с Пустотником, я знал, что ты найдешь Зал, я ведь слышал его зов, помнишь, Марцелл?
Бес улыбается, и те, которые Я, насторожено шепчутся за моей спиной – нет, он не видит нас, конечно, но словно чувствует.
– Что произошло потом, ты знаешь. Я пробовал жить в пограничном поселении, но это было совсем не так интересно, как казалось сначала. И я ушел – искать Зал, хотелось все-таки увидеть его, наверное… Я дошел до Мелхского оазиса, Марцелл, - Джед уже не улыбается. – Но там к тому времени уже не было Зала. И тебя не было. Только храм, возведенный племенем наивных воинственных дикарей и твоя статуя в полный рост. Кстати, очень похоже смотрелось.
Я усмехаюсь, вспоминая гримасу зверского восторга на лице того, кем Я не буду никогда – Бану-Ал-Райхан отличались знатной фантазией. Развитой, правда, только в одну сторону.
- Я не стал искать, Марцелл, - продолжает бес. – Потому что, если ты выбрал для своего кокона Зал Ржавой подписи – твое право. Я решил подождать, что же будет дальше с нашим забавным миром. И просто жил – бывал в людских деревнях на месте бывшей Калорры, работал наставником у Скользящих в сумерках, даже нашел одну Большую Тварь… Пустотника, точнее. Он многое рассказал мне о жизни, Марцелл. Я могу называть его учителем, и я горд этим. А потом мир опять изменился – ушли бесы и меченные Зверем, и на смену им пришли варки. И я снова жил, только теперь все стало гораздо интереснее, ведь была постоянная охота на неживых… А потом ты позвал нас, и я вошел в ближайшую Дверь.
- Как ты выжил там? – все-таки спрашиваю я, и те, которые Мы, замирают, ожидая ответа.
Джед медлит мгновение, вспоминая, и я всем своим бесовским чутьем ощущаю его боль – яркой вспышкой, холодным пламенем, эхом моей собственной.
- Не знаю, - отвечает бес, искренне, я вижу это. – Наверное, я слишком хотел жить. А еще я ненавидел Бездну, как только мог. Варки научили…
Он смотрит мне прямо в глаза.
Сумерки ласково обнимают пустую деревню – брошенные возле колодца ведра, распахнутые настежь двери, забытая в дорожной пыли самодельная кукла с нарисованным на тряпичном узелке-голове лицом. Где-то неподалеку глухо скрипит на ветру рассохшийся ставень. Тихо вокруг и мирно. Жизнь уже ушла из этого места, прихватив с собой все свои негромкие шорохи, движения и голоса. Тонкая струйка тумана вкрадчиво выползает на главную улицу вслед за уходящим солнцем. Серая холодная муть, медленно, но неуклонно закрывающая мир вокруг. Джед просто смотрит – он уже видел подобную картину не раз и сейчас ждет, кто из не-живущих выйдет к нему навстречу.
Из тумана выступает девочка – худенькая, в простом полотняном платье, бескровное почти лицо – белым пятном в обрамлении двух темных косичек. Девочка беззвучно ступает по сухой пыли – дождя не было уже почти неделю, и ее узкие ступни не оставляют следов. Скажи, дитя, а вот эта кукла – она не твоя, случаем? Но нет, ни взгляда в сторону – все внимание ожидающему бесу, теплому, живому…
Девочка улыбается, и Джед невольно передергивается – столько хищной радости в этой улыбке.
- Добрый вечер, - воспитанно произносит девочка, и голос ее холоден, холоднее северного ветра, прилетающего зимними ночами с предгорий Ра-Муаз.
- Добрый ли? – интересуется Джед, не убирая ладони с рукояти меча.
Ребенок не отвечает – вроде и медленно идет, плавно, а вот уже как-то незаметно оказался почти вплотную. Резкий бросок вперед, словно для поцелуя. Но Джед уже знает цену этому поцелую – наблюдал не раз, как высасывают жизнь такими вот «ласками». Блестящее лезвие послушно рассекает воздух и вспарывает тонкую ткань платья, входя прямо в живот – под ребра и продолжить движение вверх. Варк визжит, громко, совсем не по-человечески, и желтое пламя охватывает дергающуюся фигуру. Всего минута – и на месте бывшей девочки замер на земле обугленный труп, темный и нереальный.
- Ну, кто следующий? – спрашивает Джед, крепко сжимая рукоять родного саларского меча, давно уже покрытого серебром. Туман замирает, останавливая свое вкрадчивое наступление, медлит мгновение, словно раздумывая, а потом также беззвучно откатывается назад, оставляя после себя мертвую улицу. Бес настороженно ждет, но ночная тишина безжизненна и безопасна. Лишь убедившись, что варки ушли, Джед покидает деревню, чтобы вернуться на торговую дорогу, когда-то оживленную, а теперь совершенно пустую.
За спиной темнота укутывает заброшенный дом, в котором всего год назад жил старый приятель беса – ловкий и умелый кузнец, Джед отлично помнит его молодую жену на сносях и радостное приглашение приехать через годик полюбоваться на первенца. Вот и съездил…
Те, которые Я, молчат – мы видели такое не раз и даже не два. Но на языке еще чувствуется злая горечь бессилия, так знакомая нам, и тот, который был Я, вспоминает холод неживого взгляда и ждущую улыбку Юкики – самой младшей и веселой жены мудрого Маарх-Сату. Тот, который был Я, тоже не успел тогда…
- В общем, я уцелел, - голос Джеда нарушает тягучее молчание. – Может, не я один, не знаю. Оказался в странном мире, полном чудес и богов, правда, у них совсем не было бесов, пришлось объяснять, что это такое.
Он усмехается задорно, и Мы улыбаемся в ответ. Тот, которым Я не буду никогда, ехидно фыркает из темноты.
- Ну а дальше – как у всех из нас, дорога позвала за собой, заманивая в чужие миры и жизни. Вот и хожу с тех пор. Неприкаянным. - Слово это выходит у беса легким, веселым даже.
А мы, которые Я, вспоминаем изменяющиеся вокруг миры и разрушающиеся жизни. И невозможное, бьющее через край, становящееся привычным и родным. Это неправда, что мы приносим несчастья, зря так считает суеверный Черчек. Мы приходим туда, где несчастья уже есть, и просто подталкиваем немного события к развязке. И не наша вина, что финал редко выходит счастливым. Мы старались. Вот только переписать судьбу удается редко, даже нам, с нашим запасом чудес и умений…
«Согласен, - молчит понимающе Джед, - но нельзя подчиняться – никогда, даже невозможному».
« Нельзя, - хором отвечают те, которые Я. – Вот мы и не подчиняемся. Никогда».
Костер весело трещит, кусая сухие поленья, и яркие искры вихрем взвиваются вверх, виснут между нашими взглядами. Они совсем не мешают беседе, и стоят за моей спиной остальные Мы, слушая. Запоминая.
«Ты нашел себя» - улыбается одними глазами Джед. И это правда – нашел. Давно уже, в коконе Зала. Но ты счастливее, бес – ты сумел себя не потерять. Поэтому и искать не пришлось…
- Ты действительно Отшельник, Марцелл? – спрашивает меня светлоглазый бес, приручивший вечность.
Я оглядываюсь на тех, которые Мы, они подходят и кладут руки мне на плечи, поддерживая. «Стоит ли?» - сомневается тот, который Я. «Стоит», - уверенно кивает тот, которым Я буду. – «Он поймет».
Мы зачерпываем полные ладони наших жизней и щедро выбрасываем в пламя костра.
Неправильный бес Марцелл, и горячий песок арены обжигает глаза, безумный Вольски, и припорошенные снегом камни разъезжаются под коченеющими ногами, молчаливый сихан Ли, и острое лезвие ритуального меча принимает последний вздох, предупреждая подступающую старческую немощность… Неестественно пунцовые губы на лице гибкого юноши – да, Джед, ты видел его не раз, и пусть он постарел и заматерел, узнаешь?.. Ехидно звенящие бубенцы на колпаке безобидного городского дурачка – он всегда любил шутить, над собой и остальными… Облако льняных волос, окутывающее тонкий девичий стан – иногда любовь сильнее даже смерти, ты знаешь, бес?..
Годы, имена, лица – вереница образов, водоворот теней, тающих в чужом внимательном взгляде…
- Так вот оно как… - произносит негромко Джед, когда Мы сжимаем ладони, останавливая хоровод видений. – Никогда не одинок?..
Да, вот так, бес, никогда. Те, которые Я, всегда со мной, стоит только оглянуться, и пусть некоторые из них совсем не такие, как тот, который Я сейчас – тот, которым Я не буду никогда, театрально кланяется за моим плечом, - но они все – это Я. Мы. Вместе, везде и навсегда.
«Почему ты показал мне это? - молчит Джед. – Ведь, наверное, никому еще и никогда…»
«Никому и никогда, - соглашаемся Мы, - только ты – тоже Пустотник, бес. Какой-то частью. И немного – Отшельник, я чувствую это. Первая ветка на бесконечном пути перерождений, жаль, что все вот так зашло в тупик… прости, Джед».
«Ничего, - улыбается одними глазами бес. – Я не жалею. У меня есть Я. Я, который был, есть и будет. Это тоже неплохо. А главное, у меня есть Дорога».
Порыв ночного ветра доносит голос Грольна – тот поет очередную песню:
Наше добро мы носим с собой –
Плащ на плечах да мешок за спиной,
Мы не в броне,
В нашей стране,
Нам не прикажешь: «Стой!»
Джед усмехается и ворошит костер, заставляя угли разгореться новым пламенем. Тот, который был Я, ободряюще кивает, словно бес напротив может видеть. Тот, который есть Я, просто смотрит на яркий огонь. Ночь темна и безлунна и полна спокойного молчания.
Где-то на грани восприятия вздрагивает черный Переплет, и тот, который буду Я, выжидающе косится в сторону леса. Он-то знает – время костров почти закончилось, скоро настанет время идти дальше.
В светлых глазах Беса-Пустотника напротив плывет это же чувство подступающей дороги.
«Ну, что завтра в путь?» - молчит Джед.
«Завтра» - соглашаемся Мы.
Дорога еще сведет нас и, наверное, не раз….
Бременем станут кольчуга и щит,
Меч не взметнется от худших обид, -
Вспомни тогда:
Наша звезда
Ночью для всех горит.
Время костров
читать дальшеГрольн выпевает слова негромко, умело вплетая их в перезвон струн. И лей хороший, настроенный… звуки разносятся по наступающим сумеркам, и Мы замираем, слушая – вот тут, возле деревьев, потому как не стоит тащиться нам всем к честной компании у костра.
Когда на небе звезды сплетаются в узор,
Охапку дров подбросьте в пылающий костер –
И о делах великих вам песню бы пропел
Бродяга полудикий, что нынче не у дел.
Тот, который был Я, легко щурится, одобрительно кивая – нравятся ему эти строки, хоть и слышали мы их давно, и не Льняной Голос пел их тогда… Молчаливая задумчивость плывет над огнем, усмехается ехидно Мом своим мыслям – я помню тебя, пятнистый шутник, ты оступился однажды в том странном и родном для нас с тобой мире. Я звал тебя тогда Молодым, не Я, который есть, а тот Я, что был там.
Когда обеспокоен король родной страны,
Что нужен ей не воин, но рыцарь для войны, -
В ответ на зов владыки влетит опять в седло
Бродяга полудикий, врагам своим назло.
Смеется добродушно Эйнар, и сверкают багряные отблески пламени на белом доспехе. Среди моих Я есть и тот, что помнит боевое безумие, когда-то разрывавшее тебя на части и застилавшее мир кровавой пеленой… и орел с дурацкой, но так подходящей ему кличкой Ужас, визжал на твоем плече…
Когда за честь принцессы не вступится никто
Из тех головорезов – к ней явится зато
Пусть не прекрасноликий, но преданный вполне
Бродяга полудикий, чужой в родной стране.
Шевелится Лаик, вздыхает и прижимается к своему спутнику, ласково перебирающему ее светлые волосы. Они сидят чуть в стороне от остальных, словно только вдвоем, только наедине, но песня тронула и их, завлекла, затянула. Захоти я – и вновь почувствую холод могилы вокруг и увижу серую глыбу надгробного камня с твоим – моим тогда - именем. И боль от мелодии Слова Последних вновь обожжет мертвое тело, возвращая жизнь.
Зато в другое время он бродит по лесам,
Нога забыла стремя, а уши – голоса…
Ценой хвастливых криков он не купил покой,
Бродяга полудикий, забытый и больной.
Те, которые Я, молча стоят за моей спиной, расслабленно наблюдая за пляшущими языками пламени, впитывая негромкую мелодию песни, сложенной обо всех нас. А у костра сидят те, которыми я когда-то был – и тот Я, и другой, и третья… Все они – часть моих воспоминаний и перерождений, самостоятельные теперь, они почтительно косятся на меня. Вот чего не люблю, так это преклонения. Как оно проще было, пока нас не узнали, так нет же ведь, проболтался кто-то…
Из темноты почти беззвучно выныривает Сарт, приветливо кивает остальным, подсаживается поближе к огню, зябко ежась – трудно даются бывшему – Магистру, Чудотворцу, Верховному? – бывшему, так метко прозванному здесь Бредуном - походы к переплету, очень трудно даются.
- Ну, как оно там, Сарт? – басит Эйнар, разрушая задумчивую тишину, повисшую было после последних строк.
- Да все также, - пожимает плечами тот. – Что-то происходит, сами чувствуете, наверное, а что – никак не видно. И не слышно тоже…
Он косится в мою сторону – не надо Сарт, я все тебе рассказал, все, что помнил о Зверь-книге, не вовлекай меня в разговор, толку не будет. Тот, который буду Я, легко тянет меня за плечо – от костра в темноту. Он-то знает, что место наше совсем не здесь, не по нраву ему роль живой легенды… Я киваю Сарту и ухожу, вместе со всеми, которые Я.
С Даниэлем все проходит обычно гораздо проще – он парень веселый и меня своим предтечей не считает. Да и я не держу среди своих воплощений его жизни – ну, сражались когда-то вместе, было дело, только он о том не знает, а Мы рассказывать не собираемся. И вообще, эта парочка – русоволосый десантник в камуфляже и огромный тигр Рыки, словно забрела в наши ряды случайно. Это мы – Неприкаянные, а они так, мимо ходят, жизни радуются, и неприятности у них рассасываются, будто сами по себе. Ну, бывает, останется порой несколько шрамов на руках и лапах, так кто ж их считает-то?..
В общем, нравятся мне эти двое, нет в них нашей общей обреченности и метки вечностью, может, потому, что молоды еще совсем. Но остальные мои Я тоже держат русоволосого за своего парня, а они редко бывают так единодушны.
Сегодня у костра Даниэля почти пусто – только одинокий гость легко смеется да похлопывает по мохнатому боку развалившегося лениво в траве тигра. Даниэль улыбается в ответ, машинально поглаживая ремень спущенного на траву автомата. Русоволосый – единственный среди нас с огнестрельным оружием, не доверяют остальные как-то этим шумным ломающимся штуковинам, да и патроны еще искать… Но каждый выбирает по себе… я вот тоже свои «бабочки» до сих пор иногда вспоминаю – по руке были и по душе, жаль, с собой прихватить не сумел.
Они замечают меня почти одновременно: лежащий тигр фыркает приветливо – один из тех, которые были Я, тоже однажды был тигром, и Рыки чувствует родича, а незнакомый мне мужчина, обернувшись, глядит прямо в глаза. Отсвет огня золотит его светлые волосы, и тот, который был Я, хлопает меня по плечу, напоминая. Но я и так уже почувствовал другого беса, и душная согдийская ночь приглашающее скрипит сухим песком вечности… Тот, который есть Я, встряхивает головой – это не его видение, это было, но с другим Я, и слава богам, которых Мы так и не встретили за все наши долгие жизни…
Мы улыбаемся навстречу, подходя вплотную, видя радость в светлых глазах, которая почему-то очень греет того, который был Я.
- Привет, Марцелл, - говорит Даниэль, и я киваю в ответ.
- Здравствуй, Джед, - это собрату-бесу, так неожиданно встреченному здесь.
- Здравствуй, Марцелл.
Даниэль, догадливый парень, легко поднимается на ноги и машет тигру:
- Пойдем-ка, брат, прогуляемся, не будем мешать беседе…
Рыки недовольно ворчит, но все-таки встает и двигается в темноту вслед за хозяином, успевшим еще махнуть рукой в ответ на мой признательный кивок. Ты прав, Даниэль, - встретимся еще не раз, сочтемся…
Я присаживаюсь рядом с костром, чтобы тут же получить в руки кружку с горячим ароматным чаем и, грея пальцы, поймать заинтересованный взгляд беса напротив.
- Не знал, что я здесь?
- Нет, - качает головой Джед, - я только сегодня пришел, далеко был - пока Сарт дозвался… Я его и не видел еще. Что у вас здесь происходит?
Хороший вопрос, интересный… мне бы самому знать, Джед, я бы обязательно сказал.
- У нас здесь кокон, чувствуешь? – Бес кивает. Еще бы, Переплет – штука такая, резонансом по нервам бьет… - А вот что в нем зреет – непонятно. Но надо, что б созрело, и желательно побыстрее. Вот и ускоряем.
- И давно?..
- Вторая неделя уже, - честно отвечаю я.
Нелегко дались остальным эти дни – это я, бывший пленник чужой арены, знаю, что жизнь может течь столетиями мимо и без моего участия, а они всегда в центре событий, всегда решают что-то… привыкли за судьбы миров отвечать, ждать в сторонке разучились. Или не умели никогда? Те, которые Мы, тоже не любят неизвестность, но терпение – одна из частей натуры Отшельника, так почему бы и не подождать в такой интересной компании?..
- Вы совсем не знаете, что там? – Джеду интересно, и то верно – часто ли в нашей долгой жизни случается что-то совсем новое?..
- Там Зверь и Книга, - кратко поясняю я. И Мы все чувствуем – воспоминание о том мире встает перед глазами беса. Ты тоже шагал когда-то в Дверь?.. Вижу, что шагал. И Бездна тебя обжигала яростно, не принимая, и Момент Иллюзии длился бесконечно, затмевая все вокруг нереальными красками возвратов. Мы вечно живы, так вышло, и вечная смерть – не про нас, но выдержать ее все-таки пришлось. Меня, полуживого, почти наполненного ядом ухода, тогда выбросило в спокойный мир, за что Те, которые Я, долго благодарили нашу изменчивую судьбу, выхаживая мое обессиленное тело. Но я – Отшельник и Пустотник, а ты как выбирался оттуда?..
Я задаю совсем другой вопрос, который настойчиво подсказывает мне тот, который был Я. Ему интересно, и остальным, впрочем, тоже. Только тот, которым Я не стану никогда, насмешливо смотрит в стороне.
- Тебя ведь не было в Пенатах Вечных, Джед?
- А что мне там делать? – усмехается в ответ бес. – Я не умею глотать идущее горлом время, Марцелл, не успел научиться в Согде. Я в этом времени живу и ни разу еще не жалел об этом.
В светлых глазах Джеда нет ни следа седой утомленной вечности, запомнившейся мне по прежним временам, только спокойствие и интерес к текущей вокруг непрестанно жизни. Мы, которые Я, знаем это любопытство, мы уже успели понять, что ничто не вечно, кроме нас, а потому – все меняется и каждый день может быть новым, если присмотреться. Но где и когда ты сумел пройти свой путь отшельничества, бес? Или просто повезло тебе – не успел врасти в постоянную безысходность однообразия одинаковых будней, как тот, который был Я, когда-то? Как же мы выдирали его из этого болота, всеми своими жизнями и памятью, отмывали, приводили в чувство… Вечность слишком легко превращается в седую пыль трухи, засыпающей мир вокруг - тот, который был Я, помнит это. Тот, которым Я не был, любит вспоминать эти тусклые дни, он видит в них особую красоту. Остальные мы, которые Я, не спорим.
- Когда сказали, что ты ушел с Пустотником, я знал, что ты найдешь Зал, я ведь слышал его зов, помнишь, Марцелл?
Бес улыбается, и те, которые Я, насторожено шепчутся за моей спиной – нет, он не видит нас, конечно, но словно чувствует.
– Что произошло потом, ты знаешь. Я пробовал жить в пограничном поселении, но это было совсем не так интересно, как казалось сначала. И я ушел – искать Зал, хотелось все-таки увидеть его, наверное… Я дошел до Мелхского оазиса, Марцелл, - Джед уже не улыбается. – Но там к тому времени уже не было Зала. И тебя не было. Только храм, возведенный племенем наивных воинственных дикарей и твоя статуя в полный рост. Кстати, очень похоже смотрелось.
Я усмехаюсь, вспоминая гримасу зверского восторга на лице того, кем Я не буду никогда – Бану-Ал-Райхан отличались знатной фантазией. Развитой, правда, только в одну сторону.
- Я не стал искать, Марцелл, - продолжает бес. – Потому что, если ты выбрал для своего кокона Зал Ржавой подписи – твое право. Я решил подождать, что же будет дальше с нашим забавным миром. И просто жил – бывал в людских деревнях на месте бывшей Калорры, работал наставником у Скользящих в сумерках, даже нашел одну Большую Тварь… Пустотника, точнее. Он многое рассказал мне о жизни, Марцелл. Я могу называть его учителем, и я горд этим. А потом мир опять изменился – ушли бесы и меченные Зверем, и на смену им пришли варки. И я снова жил, только теперь все стало гораздо интереснее, ведь была постоянная охота на неживых… А потом ты позвал нас, и я вошел в ближайшую Дверь.
- Как ты выжил там? – все-таки спрашиваю я, и те, которые Мы, замирают, ожидая ответа.
Джед медлит мгновение, вспоминая, и я всем своим бесовским чутьем ощущаю его боль – яркой вспышкой, холодным пламенем, эхом моей собственной.
- Не знаю, - отвечает бес, искренне, я вижу это. – Наверное, я слишком хотел жить. А еще я ненавидел Бездну, как только мог. Варки научили…
Он смотрит мне прямо в глаза.
Сумерки ласково обнимают пустую деревню – брошенные возле колодца ведра, распахнутые настежь двери, забытая в дорожной пыли самодельная кукла с нарисованным на тряпичном узелке-голове лицом. Где-то неподалеку глухо скрипит на ветру рассохшийся ставень. Тихо вокруг и мирно. Жизнь уже ушла из этого места, прихватив с собой все свои негромкие шорохи, движения и голоса. Тонкая струйка тумана вкрадчиво выползает на главную улицу вслед за уходящим солнцем. Серая холодная муть, медленно, но неуклонно закрывающая мир вокруг. Джед просто смотрит – он уже видел подобную картину не раз и сейчас ждет, кто из не-живущих выйдет к нему навстречу.
Из тумана выступает девочка – худенькая, в простом полотняном платье, бескровное почти лицо – белым пятном в обрамлении двух темных косичек. Девочка беззвучно ступает по сухой пыли – дождя не было уже почти неделю, и ее узкие ступни не оставляют следов. Скажи, дитя, а вот эта кукла – она не твоя, случаем? Но нет, ни взгляда в сторону – все внимание ожидающему бесу, теплому, живому…
Девочка улыбается, и Джед невольно передергивается – столько хищной радости в этой улыбке.
- Добрый вечер, - воспитанно произносит девочка, и голос ее холоден, холоднее северного ветра, прилетающего зимними ночами с предгорий Ра-Муаз.
- Добрый ли? – интересуется Джед, не убирая ладони с рукояти меча.
Ребенок не отвечает – вроде и медленно идет, плавно, а вот уже как-то незаметно оказался почти вплотную. Резкий бросок вперед, словно для поцелуя. Но Джед уже знает цену этому поцелую – наблюдал не раз, как высасывают жизнь такими вот «ласками». Блестящее лезвие послушно рассекает воздух и вспарывает тонкую ткань платья, входя прямо в живот – под ребра и продолжить движение вверх. Варк визжит, громко, совсем не по-человечески, и желтое пламя охватывает дергающуюся фигуру. Всего минута – и на месте бывшей девочки замер на земле обугленный труп, темный и нереальный.
- Ну, кто следующий? – спрашивает Джед, крепко сжимая рукоять родного саларского меча, давно уже покрытого серебром. Туман замирает, останавливая свое вкрадчивое наступление, медлит мгновение, словно раздумывая, а потом также беззвучно откатывается назад, оставляя после себя мертвую улицу. Бес настороженно ждет, но ночная тишина безжизненна и безопасна. Лишь убедившись, что варки ушли, Джед покидает деревню, чтобы вернуться на торговую дорогу, когда-то оживленную, а теперь совершенно пустую.
За спиной темнота укутывает заброшенный дом, в котором всего год назад жил старый приятель беса – ловкий и умелый кузнец, Джед отлично помнит его молодую жену на сносях и радостное приглашение приехать через годик полюбоваться на первенца. Вот и съездил…
Те, которые Я, молчат – мы видели такое не раз и даже не два. Но на языке еще чувствуется злая горечь бессилия, так знакомая нам, и тот, который был Я, вспоминает холод неживого взгляда и ждущую улыбку Юкики – самой младшей и веселой жены мудрого Маарх-Сату. Тот, который был Я, тоже не успел тогда…
- В общем, я уцелел, - голос Джеда нарушает тягучее молчание. – Может, не я один, не знаю. Оказался в странном мире, полном чудес и богов, правда, у них совсем не было бесов, пришлось объяснять, что это такое.
Он усмехается задорно, и Мы улыбаемся в ответ. Тот, которым Я не буду никогда, ехидно фыркает из темноты.
- Ну а дальше – как у всех из нас, дорога позвала за собой, заманивая в чужие миры и жизни. Вот и хожу с тех пор. Неприкаянным. - Слово это выходит у беса легким, веселым даже.
А мы, которые Я, вспоминаем изменяющиеся вокруг миры и разрушающиеся жизни. И невозможное, бьющее через край, становящееся привычным и родным. Это неправда, что мы приносим несчастья, зря так считает суеверный Черчек. Мы приходим туда, где несчастья уже есть, и просто подталкиваем немного события к развязке. И не наша вина, что финал редко выходит счастливым. Мы старались. Вот только переписать судьбу удается редко, даже нам, с нашим запасом чудес и умений…
«Согласен, - молчит понимающе Джед, - но нельзя подчиняться – никогда, даже невозможному».
« Нельзя, - хором отвечают те, которые Я. – Вот мы и не подчиняемся. Никогда».
Костер весело трещит, кусая сухие поленья, и яркие искры вихрем взвиваются вверх, виснут между нашими взглядами. Они совсем не мешают беседе, и стоят за моей спиной остальные Мы, слушая. Запоминая.
«Ты нашел себя» - улыбается одними глазами Джед. И это правда – нашел. Давно уже, в коконе Зала. Но ты счастливее, бес – ты сумел себя не потерять. Поэтому и искать не пришлось…
- Ты действительно Отшельник, Марцелл? – спрашивает меня светлоглазый бес, приручивший вечность.
Я оглядываюсь на тех, которые Мы, они подходят и кладут руки мне на плечи, поддерживая. «Стоит ли?» - сомневается тот, который Я. «Стоит», - уверенно кивает тот, которым Я буду. – «Он поймет».
Мы зачерпываем полные ладони наших жизней и щедро выбрасываем в пламя костра.
Неправильный бес Марцелл, и горячий песок арены обжигает глаза, безумный Вольски, и припорошенные снегом камни разъезжаются под коченеющими ногами, молчаливый сихан Ли, и острое лезвие ритуального меча принимает последний вздох, предупреждая подступающую старческую немощность… Неестественно пунцовые губы на лице гибкого юноши – да, Джед, ты видел его не раз, и пусть он постарел и заматерел, узнаешь?.. Ехидно звенящие бубенцы на колпаке безобидного городского дурачка – он всегда любил шутить, над собой и остальными… Облако льняных волос, окутывающее тонкий девичий стан – иногда любовь сильнее даже смерти, ты знаешь, бес?..
Годы, имена, лица – вереница образов, водоворот теней, тающих в чужом внимательном взгляде…
- Так вот оно как… - произносит негромко Джед, когда Мы сжимаем ладони, останавливая хоровод видений. – Никогда не одинок?..
Да, вот так, бес, никогда. Те, которые Я, всегда со мной, стоит только оглянуться, и пусть некоторые из них совсем не такие, как тот, который Я сейчас – тот, которым Я не буду никогда, театрально кланяется за моим плечом, - но они все – это Я. Мы. Вместе, везде и навсегда.
«Почему ты показал мне это? - молчит Джед. – Ведь, наверное, никому еще и никогда…»
«Никому и никогда, - соглашаемся Мы, - только ты – тоже Пустотник, бес. Какой-то частью. И немного – Отшельник, я чувствую это. Первая ветка на бесконечном пути перерождений, жаль, что все вот так зашло в тупик… прости, Джед».
«Ничего, - улыбается одними глазами бес. – Я не жалею. У меня есть Я. Я, который был, есть и будет. Это тоже неплохо. А главное, у меня есть Дорога».
Порыв ночного ветра доносит голос Грольна – тот поет очередную песню:
Наше добро мы носим с собой –
Плащ на плечах да мешок за спиной,
Мы не в броне,
В нашей стране,
Нам не прикажешь: «Стой!»
Джед усмехается и ворошит костер, заставляя угли разгореться новым пламенем. Тот, который был Я, ободряюще кивает, словно бес напротив может видеть. Тот, который есть Я, просто смотрит на яркий огонь. Ночь темна и безлунна и полна спокойного молчания.
Где-то на грани восприятия вздрагивает черный Переплет, и тот, который буду Я, выжидающе косится в сторону леса. Он-то знает – время костров почти закончилось, скоро настанет время идти дальше.
В светлых глазах Беса-Пустотника напротив плывет это же чувство подступающей дороги.
«Ну, что завтра в путь?» - молчит Джед.
«Завтра» - соглашаемся Мы.
Дорога еще сведет нас и, наверное, не раз….
Бременем станут кольчуга и щит,
Меч не взметнется от худших обид, -
Вспомни тогда:
Наша звезда
Ночью для всех горит.
@настроение: написалось.
@темы: чужой мир, немного Олди, творчество
-
-
13.07.2009 в 10:18-
-
13.07.2009 в 13:40спасибо))
-
-
15.07.2009 в 14:22Браво! Браво! Браво!
Атмосфера, стиль, сюжет, стихи, мысли, игра Я-Я, разговоры - это просто потрясающе!
Всякий раз берет за горло и сжимает так, что кажется задохнешься и следующего глотка воздуха уже не сделаешь.
Правильно от первого слова и до последней точки. От и до. И Марцелл, и Я-бес.
Этот текст пришел удивлением и приятием.
Перед моими глазами встают костры. И имена, имена, имена - жизни.
И философия...
Я уверен, что перечитаю этот текст ещё ни раз. Задохнусь и заново научусь дышать.
Спасибо тебе.
Огромное спасибо.
Это настоящее чудо!
Для меня.
-
-
15.07.2009 в 14:35ну, ты наполовину и создал это чудо))
-
-
15.07.2009 в 14:40Я только у костра сидел))
-
-
15.07.2009 в 15:23ну, активненько, активненько сидел-то)
-
-
15.07.2009 в 15:27Не))
Просто сидел и Марцеллу удрать не дал)
-
-
15.07.2009 в 15:32именно)) что удрать не дал))
-
-
15.07.2009 в 15:32Да в любое время - за ради бога))
-
-
15.07.2009 в 16:15